Код Рублева

– Раньше никак не получится.

Несколько секунд в трубке слышалась только тишина. Затем негромкий, хриплый голос произнес:

– С огнем играешь, красавица. Если в понедельник я не получу свои деньги, мои нукеры отрэжут тебе голову. Ты меня поняла?

– Я поняла тебя, Аслан. Деньги будут. Но до понедельника пусть твои нукеры не мозолят мне глаза.

– Хорошо. Только не вздумай убегать. Из-под земли достану. Передай трубку Алмазу.

Марго вернула телефон хозяину. Тот взял трубку и прижал ее к уху.

– Аслан? – сказал он в трубку. – Да… Да, хорошо.

Он убрал телефон в карман, посмотрел на Марго и сказал спокойным, почти равнодушным голосом, словно обращался к покойнику:

– Не прячься, я найду. Я всегда нахожу.

– Да, я знаю, – сказала Марго.

Он сделал знак своим людям, после чего все трое поднялись со стульев и вышли из кафе. Марго достала из пачки сигарету и вставила ее в обескровленные губы. Пальцы ее слегка подрагивали. Прикурить получилось только с третьей попытки.

Отец Андрей стоял возле двери кафе под мелким, моросящим дождем. Ворот его вельветового полупальто был поднят, руки опущены в карманы. Лицо дьякона было хмурым и сосредоточенным. Когда дверь за его спиной скрипнула, он быстро обернулся. Троица медленно вышла из кафе. Когда предводитель компании поравнялся с дьяконом, дьякон громко спросил:

– Уже поговорили?

Незнакомец остановился, посмотрел на отца Андрея и сказал:

– Да, поговорили.

– Все обсудили?

– Да.

– Это хорошо. Потому что, если я еще раз увижу вас рядом с Марго, я…

Дьякон оставил фразу незаконченной.

– Что ты сделаешь? – прищурив черные недобрые глаза, уточнил незнакомец.

– Ничего. Просто мне придется преподать вам пару хороших уроков. А поскольку учитель из меня никакой, вам это может не понравиться.

Парни молча двинулись на дьякона, но вожак остановил их движением руки. Он с полминуты изучал лицо отца Андрея, после чего медленно произнес:

– Ты смелый. Это мне нравится. Может быть, когда-нибудь встретимся.

Вожак повернулся и направился к машине. Парни двинулись следом, как два верных пса, готовых перегрызть горло любому, на кого укажет рука хозяина. Возле машины вожак обернулся и еще раз пристально посмотрел на дьякона. Потом сделал знак замершим на месте парням, и все трое забрались в машину.

Когда отец Андрей вернулся за столик, Марго казалась спокойной и беспечной.

– Кто это был? – спросил дьякон, усаживаясь рядом с ней.

– Так, один знакомый, – небрежно ответила Марго.

На смуглых скулах отца Андрея заиграли желваки. Он заговорил неожиданно резким голосом:

– Не морочьте мне голову, Марго. В какие темные дела вы впутались?

– Ни в какие. И вообще, с чего вы решили, что можете повышать на меня голос?

– Эти люди опасны, – сказал отец Андрей.

– Опасны? Да с чего вы взяли?

– Я не слепой. Это ведь бандиты, да?

– Не говорите того, чего не знаете, – холодно ответила Марго. – Это просто один мой давний знакомый.

– Знакомый? Вот как. Вы всегда так бледнеете, когда встречаетесь с «давними знакомыми»?

– Да ничего я не бледнею! Просто в зале такое освещение.

Марго замолчала. Молчал и дьякон, буравя лицо журналистки пылающими глазами.

– Ну хорошо, – не выдержала она. – Тут в общем-то нет никакой тайны. Просто я должна деньги одному человеку. Эти парни – его люди, только и всего.

– Много должны? – коротко спросил дьякон.

– Для кого как.

– А для вас?

– Для меня много.

– И как думаете расплачиваться?

– Найду рукопись Тихомирова и узнаю, кто его убил. За статью мне пообещали большой гонорар.

– А если не получится?

– Тогда и буду думать, как выкрутиться. И хватит меня допрашивать. Вы доели? Отлично. Расплачивайтесь, и пошли отсюда. Меня до смерти достала здешняя музыка.

10. Слепой ворон

1919 год, осень

У Пирогова заурчало в желудке, и он покосился на своих товарищей – не заметили ли? Есть хотелось неимоверно. Последние полчаса Пирогов пытался навести Алешу и артиста на мысли о еде, но те словно не слышали его. Вместо того чтобы подумать о хлебе насущном, эти ненормальные вновь болтали о всяких отвлеченных пустяках. «Будто они сделаны не из той же материи, что и я, – сердито думал Пирогов. – Словно им совсем не ведом голод. Хотя… черт их знает, этих сумасшедших! Может, они питаются холодным ветром?»

Пирогов поежился.

«Дьявол! Не знаю, как у них, а у меня от этого ветра, кроме противного сквозняка в желудке, никакого пополнения».

– Шевели копытами, старая кляча! – прикрикнул Пирогов на лошадку и стегнул ее вожжами, чтобы хоть как-то выпустить пар.

Лошадка дернулась было вперед, однако уже через минуту вновь заковыляла скособоченным, инвалидным шагом, понурив большую, неуклюжую голову.

– В скором времени, – болтал между тем артист за спиной у Пирогова, – человек совсем откажется от искусства. Вместо картины повесит на стену какую-нибудь закорючку и будет уверять, что это не просто закорючка, а настоящий вызов Богу, чувству или на худой конец консерватизму предков.

– Такого не может быть никогда, – возражал ему Алеша. – Человек не удовлетворится голым вызовом, ему нужна красота.