Код Рублева

Алеша весь сжался, спасая от воды сверток, который держал в руках. Послышался какой-то булькающий высокий звук. Сверток зашевелился. Алеша откинул край тряпки, и на путешественников глянуло красное, сморщенное личико.

Пирогов показал на личико пальцем и изумленно промычал:

– Э-э…

Артист протянул руки:

– Давайте младенца сюда. Нужно его осмотреть и перепеленать.

Алеша нехотя подчинился. Артист положил ребенка на траву и принялся аккуратно разворачивать пеленку. Алеша подошел к нему и заглянул через плечо.

– Ну? Как? – тихо спросил он.

– Плохо дело, – ответил артист, осматривая дрожащего, хлюпающего ребенка. – С такими ожогами и пятнадцати минут не проживет.

– Этот ребенок не должен умереть, – твердо сказал Алеша.

– Должен, не должен, – поморщился артист. – Дети, увы, умирают, и довольно часто.

– Этот ребенок не должен умереть, – повторил Алеша.

Он вдруг сбросил с себя пиджак и принялся стягивать мокрую рубашку. Рубашка никак не хотела сниматься.

– Ну что же вы стоите, Пирогов! – чуть не плача крикнул Алеша. – Помогите же мне!

Пирогов поспешно схватился за рубашку и стал тянуть ее на себя.

– Ну куда же вы тянете! – воскликнул Алеша. – Вверх! Вверх!

Наконец рубашка сползла с мокрого тела Алеши, обнажив белые, незагорелые ключицы и безволосую грудь. Талия его была перемотана какой-то серой, замусоленной тряпкой. Алеша принялся с остервенением ее разматывать. Пирогов стоял с испуганным и растерянным видом, желая помочь, но не зная как. Стянув с себя тряпку, Алеша присел на колени и протянул ее артисту.

– Вот! Запеленайте его в это!

Тот посмотрел на тряпку, потом перевел взгляд на Алешу и глухо и отрывисто проговорил:

– Уберите. Это не поможет. Вы только усугубите его страдания.

– Тогда я сам!

Алеша поспешно расстелил ткань на траве, взял ребенка из рук артиста, положил его на тряпку и принялся неумело пеленать. Артист наблюдал за его действиями с легким удивлением. Пирогов – с благоговейным испугом. Поодаль, переминаясь с ноги на ногу, вытягивая шеи, но не решаясь подойти, стояла толпа деревенских.

Вскоре работа была закончена. Завернутый в ткань младенец затих.

– Помер, что ли? – тихо спросил Пирогов.

– Нет, дышит, – ответил Алеша.

– Все равно малышу не выжить, – сказал артист, вглядываясь в красное личико ребенка. – Вы только продляете его мучения.

Младенец заворочался и тихонько захныкал. Затем открыл глаза и посмотрел на Алешу. Неожиданно на его красном личике появилось что-то вроде улыбки, на пухлых щеках заиграли ямочки. Алеша протянул руку и осторожно погладил младенца по голове. Ребенок тихо и довольно загугукал.

– Пирогов, подержите его, пожалуйста, – попросил Алеша. – Мне нужно умыться.

На руках у Пирогова младенец продолжил угукать, чем привел толстяка в совершеннейший экстаз.

Алеша тем временем сходил к колодцу и умылся. Вернулся – мокрый, красный, возбужденный. Остановился возле деревенских жителей, все еще толкущихся поодаль и наслаждающихся зрелищем догорающей, затянутой клубами черного дыма хаты, и громко сказал:

– Эй! У этого малыша есть родственники? Кто-нибудь может забрать его к себе?

Народ безмолвствовал.

– Я спрашиваю – может кто-нибудь забрать к себе ребенка и позаботиться о нем? – повторил Алеша еще громче и сделал шаг к толпе.

Люди слегка отшатнулись, затем стали расходиться, стараясь не встречаться с Алешей взглядом. Через минуту от толпы остался всего один старик.

– Вы хотите забрать ребенка? – спросил его Алеша.

Старик покачал лысой головой.

– Чего же вы стоите?

– Никто его не возьмет, – сказал старик дребезжащим голоском. – В деревне голодно. Скотину и хлеб офицеры забрали. А этот мало что младенец, так еще и обгоревший.

– Со здоровьем у него все будет хорошо, – сказал Алеша. – Он поправится.

Старик усмехнулся, обнажив гнилые остатки зубов.

– Ну да, поправится. Как же. Ты знаешь что… В городе есть приют, как раз для таких малюток, как он. Свези его туда, коли есть охота. А здесь ему не жить. Только до города он у вас все одно не дотянет. Мария, мать его, гулящая была. И этого не знамо от кого прижила. Вот теперь Бог ее и покарал.

– Глупости! – сердито сказал ему Алеша. – Что вы можете знать о Божьем провидении!

– Что все знают, то и я, – ответил старик. – Греховодила мамка, теперь малышу за грехи ее ответ держать. Он ведь даже не крещеный у нее. Две недели уж как народился, а в церковь снести все недосуг было дуре. Теперь вот в аду жариться будет.

– Сами вы будете жариться в аду! – крикнул Алеша. – Не хотите помочь, так убирайтесь отсюда к чертовой матери!

Алеша вытер рукой мокрый, перепачканный сажей лоб и повернулся к товарищам.

– Надо бы ему молока раздобыть, – сказал он. – Идальго, вы не могли бы этим заняться?

– Я? Конечно. Безусловно. – Артист поднялся с корточек, огляделся и зашагал к самой чистой и основательной хате.

Вернулся он минут через десять, держа в руках маленькую глиняную крынку и старую перчатку из желтой, сморщенной кожи.

– Это для удобства, – объяснил он Алеше. – Надо проделать в пальце дыру, и малыш сможет сосать, как через соску. Насчет чистоты не беспокойтесь, помыл и обработал самогонкой.