Код Рублева

– Лично я бы от такой участи не отказался, – заметил Пирогов, берясь за вожжи. – Все лучше, чем стишки кропать да голой задницей сверкать. Пошла, милая! Пошла!

Он стегнул вожжами по крупу лошадки, и она лениво заковыляла по пыльной дороге крохотного городка с кривыми улочками и такими же кривыми домами, во многих из которых уже никто не жил.

Вскоре путешественники выехали на большак и двинулись прочь от города. Через полчаса Пирогов проворчал:

– Едем, едем… А ничего по сторонам не меняется. Одни осины да березки. Бесконечная равнина. И чего делим, непонятно. Тут ведь на всех хватит. Придумали тоже воевать, будто других забот нет.

– В гражданской войне, как и в любой войне вообще, есть свое благо, – сказал артист.

Пирогов посмотрел на него как на сумасшедшего, усмехнулся и спросил:

– Это какое же?

– Она наполняет жизнь людей смыслом, – ответил артист. – Одним дает идею, за которую не жалко и умереть, других наполняет бешеным желанием выжить. Всем находится дело. А вот представьте себя, что войны закончатся и наступит полное благолепие. Люди будут жить припеваючи, есть вволю, развлекаться в ресторациях, на маскарадах и на бегах. Испытав пресыщение от одних развлечений, они будут придумывать все новые и новые. Они станут покупать себе новомодные вещи и украшения, потому что не захотят отстать в этом от соседей. Они будут гоняться за удовольствиями и вещами, как сумасшедшая собака гоняется за собственным хвостом, кусая пустоту.

Говоря, артист все больше входил в раж.

– Со временем, – с мрачным удовольствием продолжал он, – им наскучит даже искусство. Ведь искусство рождается из желания противостоять несовершенству и ужасу мира. Из желания создать свой собственный вариант гармонии. Но наступит время, когда жизнь больше не будет ужасать людей. Они станут относиться к окружающему миру как к собственному дивану, на котором удобно лежать, а единственная проблема – чтобы не затекли бока. Впрочем, людям некогда будет отдыхать. Жизнь у них будет насыщенная, быстрая и пестрая. Как колесо, по которому бегает ручная белка. Но внутри этого колеса ничего, кроме пустоты. Даже настоящего удовольствия. Ведь истинную ценность жизни может дать только ее хрупкость и уязвимость.

Артист закончил свой монолог, и Пирогов насмешливо поинтересовался:

– А это вы для кого сейчас говорили? Если для юноши, так он давно спит. А если для меня, так не стоило и трудиться.

– Я говорил это для себя, – сухо сказал артист.

– А-а, ну если для себя, тогда ладно. Хотя, говорят, разговаривать с собой – весьма опасная привычка. Грозит расстройством рассудка.

Артист ничего на это не ответил и в продолжение последующего часа не издал ни звука.

* * *

Кони под юнкерами были рослые, горячие, не в пример пегой лошадке, запряженной в телегу, которая при виде красавцев жеребцов совсем оцепенела.

– А ну стоять! – крикнул один из юнкеров, гарцуя перед телегой. – Кто такие?

– Мы? – сонно ответил за всех Алеша.

– А вы тут видите еще кого-то? – иронично осведомился юнкер, поглядывая на путешественников черными мышиными глазками.

– Мы никто. Просто люди. Отстали от поезда.

Юнкер обратился к своему спутнику – пухлому, вальяжному, на вид совершенно неповоротливому:

– Смотри-ка, Коля, кажется, мы с тобой поймали большевистских шпионов.

– Мы не шпионы, – сказал Алеша. – Я бывший гимназист Алексей Берсенев.

– Гимназист? Занятно! – Юнкер указал нагайкой на артиста и насмешливо поинтересовался: – А этот, в дурацкой шляпе, тоже гимназист?

– Он итальянский циркач, – объяснил Алеша.

– Вот как? А поскладнее ничего придумать не могли? Слыхал, Коля, «циркач», да еще и итальянский!

– Почему бы и нет? – флегматично отозвался пухлый юнкер. – Нынче какого только сброда на дорогах не встретишь.

– Позвольте, я… – заговорил было Алеша, но юнкер с мышиными глазками оборвал его грубым окриком:

– Молчать! Какое задание выполняете?

– Никакого, – ответил, начиная сердиться, Алеша. – Просто ходим по деревням и городам в поисках заработка.

Пухлый юнкер убрал в карман какую-то коробочку, шмыгнул носом и сказал:

– Митя, по-моему, они говорят правду.

– Это ты так думаешь, – возразил ему юнкер с мышиными глазками. – Я всегда говорил, Коля, что ты чрезмерно доверчив. Будь добр, подержи этих темных личностей на прицеле, пока я их обыщу.

Юнкер слез с коня и подошел к телеге. Ростом он оказался с Алешу или даже чуть пониже. Вблизи безусое лицо юнкера выглядело совсем юным.

– Поднимите руки, – приказал он артисту.

Тот покорно поднял руки. Юнкер быстро его обыскал и вытащил из кармана пальто револьвер.

– Ага! – торжествующе воскликнул он и показал револьвер своему напарнику. – Видишь, Коля, я был прав.

– Ничего не «ага», – сердито возразил ему Алеша. – Это оружие для самообороны.

Юнкер иронично уставился на Алешу.

– Что вы говорите! Значит, в целях самообороны? Обороны от кого? От офицеров добровольческой армии? Может, еще что-нибудь скажете?

– Скажу! – вспылил Алеша. – Скажу, что вы балбес!