Код цивилизации

В апреле 1947 года были удалены из правительства и репрессированы чилийские коммунисты. За этим последовало физическое преследование коммунистов по всей Латинской Америке — тысячи были убиты и арестованы. Репрессии привели к восстаниям и гражданским войнам в Колумбии, Парагвае, Коста-Рике, подавленным войсками. В результате военных переворотов в конце 1940 — начале 50-х годов были установлены диктаторские режимы в Перу, Венесуэле, Панаме, Боливии, на Ку б е. В 1954 году в Парагвае на 35 лет утвердилась диктатура генерала Стресснера. Тогда же при поддержке США была подавлена революция и установлена диктатура в Гватемале, произошел переворот в Гондурасе, в затем и в Бразилии, где военные свергли правительство Варгаса. По схожему сценарию потерял власть в Аргентине в 1955 году Перон. Военные перевороты и диктатуры усиливали роль армии, антикоммунизм зашкаливал. К середине 50-х нормальные дипломатические отношения с СССР поддерживали только Мексика, Аргентина и Уругвай. Получила распространение теория «географического предопределения», согласно которому США являются лидером и путеводной звездой для всего Западного полушария, а советские происки обречены на неудачу[914].

Тем более удивительной оказалась Кубинская революция 1959 года, приведшая к союзу Гаваны с Москвой и подтолкнувшая ряд стран континента к попытке выбрать социалистический путь развития. Расширение советского присутствия и влияния в Западном полушарии само по себе позволило латиноамериканским странам расширить поле для политического маневрирования, что заставило США уделить и большее внимание своему «заднему двору». Ситуация изменилась после распада СССР и Варшавского договора, когда Латамерика потеряла для США роль стратегического «ближнего зарубежья» в конфронтации с противоположным блоком. Еще ниже спустился регион в системе внешнеполитических приоритетов Вашингтона после 11 сентября 2001 года.

Специфической чертой политической культуры латиноамериканских государств был «президенциализм», сильная приверженность харизматическому руководству. «Образ лидера, наделенного в глазах его последователей авторитетом, основанным на исключительных качествах его личности, лидера, простирающего власть на всю страну, воплощающего в себе ответственность и легитимность, — этот образ не имел конкурентов, был наполнен идеей харизмы, — подчеркивает профессор МГИМО Людмила Окунева. — В свою очередь, харизма была неотделима от исполнительной власти»[915]. Традиционное в Латинской Америке — и заимствованное из США — совмещение постов главы государства и руководителя правительства — усиливало представление о национальном лидере как двигателе перемен, вдохновителе реформ, борце с центробежными тенденциями, регионализмом и частными интересами. Латиноамериканцев было не испугать сильной властью.

На протяжении всей истории латиноамериканских государств не прекращались интеллектуальные дискуссии о причинах их социально-экономического отставания от США и Канады. Ответы звучали разные. В начале XIX века винить было принято иберийское наследие с его нетолерантным католицизмом. К середине того же века большую популярность получили объяснения, связанные с большой долей не склонного к прогрессу коренного населения. В первые два десятилетия ХХ столетия, особенно во время Мексиканской революции, распространилось убеждение, что нищета и проблемы с развитием проистекают от несправедливого распределения собственности и безземелья крестьянства. Позднее со все большей интенсивностью проблемы объяснялись империалистической эксплуатацией, прежде всего «империализмом янки».

Один из наиболее публикуемых и цитируемых испаноязычных аналитиков — Карлос Альберто Монтанер — связывал неудачи латиноамериканской модели развития с особенностями элиты, несшей в себе специфические черты континентальной политической культуры.