Рубашка на животе Фолсома была пропитана кровью. Весь живот был разворочен обломками железа, похожими на ножи для метания.
Джесмин снова позвала его по имени.
— Сейчас! — пробормотал Крис.
Он оглянулся. Огонь уже настолько раскалил воздух, что подобраться к вертолету было невозможно. Он ничего не смог бы сделать, разве что позвать на помощь монахинь.
Его взгляд упал на землю. Клетка для перевозки мышей валялась в двух шагах от Фолсома. Крышка была распахнута настежь. Крис поднял клетку и заглянул внутрь.
Одна мышка лежала в куче опилок на боку. Из обширной раны на животе сочилась кровь. Остальные три мышки исчезли.
Глава 47
Два вертолета сели на большом дворе монастыря.
Папа снял наушники и отстегнул привязной ремень. Кальви открыл боковую дверцу и спрыгнул на землю. Он протянул папе руку, и у того от легкого прыжка на землю слегка подогнулись колени.
За ним из машины спустились Иероним, Марвин и два телохранителя. Тротиньон, Тиццани и Барри торопливо подходили от другого вертолета.
— Вашему Святейшеству ни в коем случае нельзя подвергать себя опасности. — Тиццани сделал еще одну попытку: — На вас лежит ответственность за весь христианский мир. Подумайте об этом…
На западной стороне монастыря гремели выстрелы. Телохранители осматривались, оценивая ситуацию.
— У меня тут есть миссия. — Папа не обращал внимания на выстрелы и посмотрел на Тиццани, отрицательно качая головой: — И я буду ее выполнять. А уж выполню ли — все в воле Божьей. И от выстрелов я не побегу.
Иероним дернул папу за рукав и показал на проход в сплошной череде зданий. Там стояла фигура в светлой рясе с капюшоном:
— Одна из сестер, которые восстанавливают монастырь.
Папа кивнул. Вифлеемская сестра. Безымянная монашка, рядовая сестра на службе у Господа.
Он энергичным шагом направился к ней. Монахиня упала на колени:
— Святой отец, какое благословение!..
Папа поднял монахиню с земли.
— Благослови Господь тебя и твоих сестер.
Ей было за шестьдесят, но глаза излучали силу и уверенность.
— Зло поселилось среди нас.
— Я знаю! Потому я здесь.
В этот момент на западной стороне монастыря взорвался вертолет.
Сперва он увидел пастуший посох. На сей раз это был епископский посох, но опять без позолоты, без резьбы по слоновой кости и без типичного витого рога.
Посох был прямой, из гладкого металла и серебристо поблескивал.
Если поставить его на землю, то человеку среднего роста он доставал бы до лба. Внизу он завершался острым наконечником.
Пятую часть длины палки составлял искусно вырезанный крест с распятым Иисусом Христом.
На голове у мужчины была светлая шапочка из муарового шелка, одет он был в белую сутану с тридцатью тремя пуговицами и в красные кожаные башмаки, какие носили еще римские цезари. На груди висел крест.
Лицо у мужчины было румяное, а волосы совершенно седые. Ему было далеко за семьдесят, глаза его приветливо светились, а фигура была изящной.
На правом указательном пальце он носил золотой рыбацкий перстень с изображением основателя церкви Петра и с монограммой Бенедикта.
Он видел самого себя.
Картинка расширилась, и он увидел стадо.
Овцы и бараны стояли, не сбившись в кучу, а разбредясь по холмам в поисках сочного корма — где группами, где поодиночке.
Его левая рука держала палку под самой резьбой с крестом, твердо уперев железный наконечник в землю.
Он стоял на небольшом выступе скалы, возвышаясь над стадом. Оттуда открывался хороший обзор местности. И все-таки он видел не все стадо. Крупные обломки скал загораживали видимость, если какое-то из животных забредало за камень.
Точка в небе, только что едва заметная, вдруг выросла в огромного орла. Взмахи его крыльев были мощными, спокойными и решительными. Как всегда. Он увидел гигантский клюв и голодные глаза смертоносного хищника.
Затем когти его напрягшихся ног глубоко вонзились в череп ягненка. Он неловко бросился на помощь. Орел перевернулся, ударился о землю, увлекая за собой добычу. Потом медленными и сильными ударами крыльев пытался преодолеть тяжесть в своих когтях, поднялся над землей и снова осел.
Крючковатый клюв орла впился в податливую плоть.
Он нанес удар пастушьей палкой.
Орел попытался отбиться клювом, выронил ягненка и взмыл в воздух, негодуя и крича.
Растерзанный ягненок лежал на земле и не шевелился.
Он видел себя опустившимся на колени и ощупывающим рану животного. Его любимец был мертв. Глубокая скорбь охватила его.
Однако выход был.
Он порылся в своих одеждах и извлек небольшой флакон. Поднес горлышко к пасти животного. На горлышке собралась капля жидкости.
— Нет! Это запрещено! На все времена!
Папа выкрикнул это своему двойнику, и сердце у него судорожно сжалось. Рука продолжала наклонять флакон все ниже и ниже.
Внезапно вместо головы животного он увидел человеческое лицо. Слезы застили ему глаза.
— Вы просто упали. — Иероним улыбался, помогая папе подняться.
— Долго я был без сознания?