Кодекс Алеппо

Сидя в лондонской квартире Муссаева, я спросил его, сколько могла бы стоить сегодня та часть манускрипта, которая была ему предложена.

– Она бесценна, – ответил он.

Мы поговорили еще немного, потом он задумчиво на меня взглянул.

– Подобные истории вредят здоровью.

– Что же случилось с теми листами после того, как Шнеебальг их вам предложил? – спросил я.

Муссаев ответил, что не знает – больше он о них не слышал. По крайней мере, так он мне сказал. После этого будет еще одна встреча с ним, и появится новая версия этой истории.

– Меня толкало чистое любопытство, – сказал мне коллекционер. – А ради любопытства не стоило так уж глубоко влезать в это дело. Вы меня поняли?

Я кивнул.

Выйдя снова на Гросвенор-сквер, я присел в парке на деревянную скамейку. Небо снова заволокло тучами. Я получил то, за чем пришел, – подробное описание попытки продажи манускрипта в «Хилтоне», в том числе и имя торговца. Теперь, как мне казалось, оставалось только его выследить.

8. Номер 915

Через четыре года после эпизода в «Хилтоне», 16 августа 1989 года, в скромной квартире Хаима Шнеебальга в иерусалимском квартале Меа-Шеарим зазвонил телефон. Была среда. За две недели до этого торговец вернулся с женой из Бруклина. Часть времени он потратил там на встречи со знатоками старинных манускриптов, в том числе с Меиром Бенайау, всемирно известным коллекционером и бывшим директором Института Бен-Цви, а в оставшееся время общался с друзьями и родственниками.

Звонок был от некоего Дана Коэна, который предложил ему встретиться в центре города в гостинице «Плаза». Коэн въехал в эту гостиницу несколькими часами раньше, с ним была какая-то женщина, и он сообщил администратору номер своей идентификационной карты и адрес в Герцлии: улица Хавацелет, 2. Хотя дело, заведенное Иерусалимским управлением полиции, до сих пор закрыто, нескольким израильским журналистам удалось раздобыть кое-какую информацию и разыскать друзей и знакомых всех главных героев, благодаря чему мы и узнали детали этой истории.

Коэн пожелал встретиться с торговцем немедленно. Стоявшая в кухне жена Шнеебальга предостерегла его, что ходить не нужно, хотя о причине своих подозрений потом сообщить не пожелала. Некоторые из близких к Шнеебальгу людей рассказали репортерам, что в течение нескольких дней, предшествовавших звонку, он казался необычайно встревоженным, но они считали, что это связано с долгами, в том числе и долгами ростовщикам. Один из его знакомых вспомнил, что Шнеебальг, говоря о своих долгах, сказал ему на идише: «Их мах ин майне хойзен», что значит: «Я намочил в штаны». На тот период оборот их книжного бизнеса с венским компаньоном составлял миллионы долларов. В своей общине Шнеебальг был известен тем, что разгуливал с карманами, набитыми деньгами, но жил скромно и жертвовал огромные суммы на благотворительность.

В тот вечер Шнеебальг поехал в «Плазу» на такси – такая поездка занимает десять минут. Жене он сказал, что вернется в половине десятого. Он прошел по вестибюлю к лифтам, поднялся на девятый этаж, повернул налево по коридору и снова налево – в номер 915.

На следующее утро горничная, пришедшая убирать номер после предполагаемого отъезда Дана Коэна, обнаружила свисавшую с ручки двери табличку «ПРОСЬБА НЕ БЕСПОКОИТЬ». Дверь она все же открыла. Окно выходило на парк и низкие строения иерусалимского центра. Возле окна стоял стул, на нем – черная шляпа. А на полу лежало тело толстого бородатого человека с пейсами, из его носа вытекла и загустела кровь.

Иерусалимская полиция примчалась быстро, привезя с собой и патологоанатома, но с не меньшей скоростью весть о происшедшем разлетелась по ультраортодоксальному району, и через короткое время десятки мужчин толпились в гостинице, мешая следствию. Евреи из ультраортодоксальных общин в большинстве случаев противятся вскрытию – отчасти из-за убежденности, что ущерб, причиненный телу, уменьшает шансы покойного на воскрешение после конца света, а отчасти потому, что в таких закрытых обществах полагают, будто правда о причине безвременной смерти доступна только Богу. Когда полиция заявила, что дело подлежит расследованию, в Иерусалиме поднялись волнения. Патологоанатомы произвели лишь наружный осмотр тела Шнеебальга, и на следующий день он был похоронен на старом кладбище на Масличной горе. «Мир ультраортодоксов и мир антикваров, связанных с иудаикой, полон всевозможных предположений, – писал один из репортеров спустя две недели. – Убийство – одна из версий. Естественная смерть – другая. Различные сценарии рождают страхи. Рынок иудаики, насколько нам известно, еще не знал убийств».