Кодекс бесчестия. Неженский роман

В «Кофемании» Александров слушал Машин сбивчивый рассказ. Мама в Кащенко. Отец ничего не говорит. Машу к маме не пускают. Бабушка ездила один раз, час билась под дверью. Там в приемные часы – полная засада. Все орут, санитарки бешеные… Маму выпустили к бабушке на десять минут, потом потащили укол какой-то делать. У бабушки вечером плохо с сердцем было. Там палаты на десять человек, а кругом психи.

Александров представил, как Лида лежит на тонком замызганном больничном одеяле в голубом байковом халате. Халат был именно голубым и тоже очень тонким, а из-под него торчала ночная рубашка и Лидины ноги в носках. Он почувствовал что-то, похожее на любовь, и разозлился, потому что Лиду не любил. Он знал, что не любит и Машу, но любовался ею. Старается быть сосредоточенной, рассказывать о своем горе скупо, но при этом смотрит с доверчивостью и отчаянием одновременно. Такая красивая… И страшно забавная. Не замечает, с какой скоростью поедает пирожные, не замечает, что он все подкладывает их ей на тарелку. Голодная, наверное. От этой мысли сжалось сердце. Это его дочь…

Глава 23. Ледяное небо

Они с Викой только что вернулись из Церматта. Платон еще года три назад решил, что больше ни ногой ни в Куршавель, ни в Давос. Попробовал Лех, Вербье, Шамони – все не то. Теперь вот Церматт – еще одно разочарование. В лучшем отеле «Риффенальп 2222» с бассейном, спа, прекрасной кухней и винным погребом Вика изнывала от тоски. Отель стоял не в деревне, где были хоть какие-то развлечения, а прямо на склоне, именно на отметке 2222 метров, хотя это, конечно, было рекламным враньем. От отеля вниз, в деревню, автомобильной дороги не было. Постояльцы либо сидели вечерами в единственном ресторане отеля и в баре, где пианист играл одно и то же из вечера в вечер, либо отправлялись вниз на игрушечном электропоезде, который плелся до деревни сорок минут. Но «Риффенальп» был единственным отелем, где можно было выйти на склон прямо из собственной спальни. А жить в деревне и таскаться на гору по переполненным подъемникам для Платона было неприемлемо. Да и сами склоны были для него слабоваты, с Монбланом не сравнить.

«Придется осваивать эту грёбаную Америку или Западную Колумбию, куда долететь невозможно. К тому же там дикий холод. А какие альтернативы, если в Европе уже толком не покатаешься?» – думал он, пока его Brabus 800 и джип сопровождения катили по плохонькой шоссейке в Архангельской области.

Платон не представлял, что бывает так холодно. За стеклами джипа стояла глухая, непроглядно-черная ночь. Было восемь утра. Воздух ледяной. Именно ледяной, а не морозный. «За бортом», как выразился водитель, температура минус двадцать три, а казалось – все сорок. Даже в Сибири не так холодно, а тут еще и влажность от Северной Двины, от моря. Пока спускался с крыльца и садился в машину, всего несколько вдохов обожгли горло, и даже сейчас, спустя полчаса, оно еще саднило. Как тут люди живут?

Машины свернули по указателю «пос. Звездный», и в салоне запахло серой. Такой смеси вони и холода не встречалось ему ни на одном целлюлозном комбинате. «Добро пожаловать в ад, – усмехнулся про себя Скляр. – Как тут люди живут?»

Вообще, он так и не знал, правильно ли приезжать сюда в этот день самому. Но не в его характере было пускать события на самотек. Все может случиться. Его ребята – конечно, профи, но оценить ситуацию и решить, какой именно ресурс использовать, может только он сам. Причем не из Москвы. Он должен принимать собственные решения на месте.

– Как обстановка? – спросил он в телефон.

– Пока нормально. Ведем переговоры.

– Менты с вами?

– За поворотом стоят. Не волнуйтесь, Платон Валерианович, не в первый раз. Если что-то нештатное, тут же наберу. Вы далеко?

– В десяти километрах. Пока постою. Давай, Володь, действуй…

Платон велел водителю остановиться. Вышел из машины, глотнул серно-сульфатной стужи, дыхание снова перехватило. Лучше дышать через шарф, сера не так чувствуется. Он не нервничал, просто было холодно. Ледяной озноб тут же проник под дубленку и свитер. Платон глянул на свои горные ботинки на толстой подошве, поднял глаза вверх. Звездная чернота. Удивительно, что при такой влажности практически нет облаков. Звезды казались крепко пришитыми к иссиня-черному небу, как золотые пуговицы к военному сукну.

– Чайку налить? – спросил охранник, приспустив стекло и показывая Платону термос.

– Закрой окно, машину выстудишь, – ответил Платон и шагнул с черного шоссе на сугроб насыпи. Сугроб был твердый, он спрыгнул и пошел по полю, тоже ледяному и твердому. Ноги почти не проваливались, только наст оглушительно хрустел под ногами, такая тишь стояла вокруг. Тишь и темень. Надо брать комбинаты летом, когда солнце круглые сутки. Он остановился, посмотрел снова на небо, потом назад, где два джипа на шоссейке слились в маленькое черное пятно.

Сегодня все пройдет хорошо. Все сложится. Платон не волновался. Просто стоял на целине под ледяным небом с пуговицами-звездами – совсем не таким, как в Церматте.