Кодекс калибра .45

   - Хм. В ближайшее время. Обещаю. Слово офицера.

   - Хм! - теперь хмыкнул старый еврей. - Заходи, господин хороший. Посмотрим.

  Если бы эта встреча произошла в первые дни моего появления в Америке, я бы кинулся к ним с распростертыми объятиями, но теперь освоившись и встав на ноги, желание общаться с соотечественниками погасло. Да и о чем мне с ними говорить? Так я думал до сегодняшнего дня. Но стоило мне услышать русский язык, как на меня нахлынула тоска. Отпустив Мика, я стал ожидать появления русского эмигранта. Что мной руководило? Даже не знаю, но я все же отправился следом за русским эмигрантом, как только тот вышел. Бывший офицер сразу свернул за ломбард и пошел дворами, не глядя по сторонам. Я следовал за ним, стараясь держаться на расстоянии. На лице белоэмигранта, как я успел заметить, лежала гримаса отвращения, словно тот съел что-то противное. Мне не трудно было догадаться, что он чувствует, так как сам прошел через это состояние. Это было отвращение к жизни, к окружающему миру. Судя по всему, он приехал недавно и был чужаком здесь, каким, в свое время, был и я, появившись в этом времени.

   Идя следом за ним, я смотрел на худые, унылые лица идущих людей, на их поношенную одежду, и в который раз убеждался, что хоть выбрал далеко не самый лучший путь, чтобы убраться отсюда, но в любом случае он вывел меня из этого преддверия ада. Раньше я частенько спорил с собой на эту тему, но с каждым разом требовалось все меньше времени, чтобы успокоить свою совесть. Последнее время в этих спорах ожесточение сменилось иронией.

   "Опять свою совесть чешешь, а она как котяра изогнула спинку и скоро замурлычет: конечно, ты, парень, не виноват. Это тебя бедного подставили, закинули в чужое время. Выбора у тебя не было, поэтому из-за безысходности ты взялся за пистолет".

  Теперь, когда я стал воспринимать то, чем занимался, как работу, значительно облегчило мне жизнь. К тому же душевный надлом, который наметился в первые месяцы, постепенно сглаживался комфортной, хорошо устроенной жизнью. Я был хорошо одет, снимал двухкомнатную квартиру в хорошем районе, питался в дорогих ресторанах. Страх, что меня могут убить, естественно был, как же без него, но я к нему привык, как кобуре под мышкой. То и другое стали непосредственными атрибутами моей работы.

   Углубившись в мысли, я почти забыл о том, куда иду, как вдруг услышал женский крик. Замедлив шаг, я насторожился, а вот русский, шедший впереди меня, вдруг неожиданно сорвался с места и побежал, не разбирая дороги. Я несколько опешил от неожиданности, но все же ускорил шаг, правда, при этом не забывал старательно обходить кучи гниющего мусора. Завернув за угол дома, я увидел знакомую картину. У одного из подъездов многоквартирного дома, с обваливающейся штукатуркой и сырыми потеками на стенах, трое бандитов пришли получить долг по квартирной плате. Пока один из громил что-то втолковывал на ломаном английском мужчине, кутавшемся в офицерскую шинель, и рядом с ним стоявшей молоденькой женщине, двое других принялись показательно "учить" русского эмигранта в назидание другим квартиросъемщикам, которые сейчас наблюдали за избиением, стоя у подъездов и глядя из окон. На мой мысленный вопрос: почему они не тронули мужчину в шинели, я получил ответ, подойдя поближе. Он был болен и еле стоял на ногах. Сбавив шаг, я попытался ответить сам себе на вопрос: помочь или нет? Как-никак они мои соотечественники.... Только я пришел к этой мысли, как раздался полный сострадания и отчаяния женский крик: - Помогите, ради Бога!! Его же сейчас убьют!!

  Он был обращен к двум десяткам зрителей, которые с живым интересом наблюдали за происходящим. Бывший офицер лежал на земле, закрыв голову руками, вздрагивая всем телом от наиболее сильных ударов. Я остановился, потом сделал несколько шагов по направлению к бандитам, после чего выхватил пистолет и крикнул: - Эй!!

  Любопытных, стоявших у своих подъездов, при виде пистолета в моей руке, как ветром сдуло, а те, кто наблюдал из окон, резко отодвинулись вглубь своих квартир. Громила, прервал свою речь, и повернулся в мою сторону. Грубое лицо, мясистый нос пьяницы и маленькие, близко посаженные к переносице, глаза делали физиономию бандита на редкость уродливой. При виде моего пистолета, он попытался ухватить рукоять револьвера, торчащую из-за пояса, но стоило мне поднять ствол на уровень его груди, как рука бандита вернулась на место. Звериное чутье ему подсказывало, что перед ним не просто человек, а хищник, причем матерый хищник.

   - Достань свою пукалку и кинь на землю. Доставай осторожно, иначе словишь пулю.

  При звуках моего голоса, бандиты, пинавшие ногами эмигранта, обернулись и замерли, глядя на меня с недоумением. Они, как и их главарь, имели грубые, тупые лица и массивные, но уже заплывшие жиром фигуры борцов - тяжеловесов. Их главарь, помедлил несколько секунд, но потом все же вытащил из-за пояса револьвер, и кинул его на землю с криком:

   - Ты труп!

   - Будешь гавкать, когда я тебе разрешу!