Когда-то отец заставлял Есихито учить русский с помощью бамбуковой палки. Кто же знал, что язык ему действительно пригодится? Сейчас же, делая вид, что рассматривает тела воинов, принц всеми силами прислушивался к разговору странной фиолетововолосой женщины и воина, не участвовавшего в зачистке. Благодаря родовому дару, принц имел весьма и весьма чуткий слух.
— Тиль, а ведь я понимаю любопытство принца, — тихо спрашивал Борзый у боевой подруги главы рода. — Почему возитесь с ними? Перебили бы, и дело с концом!
— Миш, ладно этот узкоглазый, но ты-то куда такой кровожадный? — удивилась девушка. — Вот смотри, ты видишь перед собой маленьких котят с острыми коготками и зубами, царапающими тебя от излишней игривости. Ты будешь им сворачивать голову за любую царапину или укус?
— Нет, конечно! — возмутился командир кровников. — Ты из меня-то живодёра не делай!
— А почему? — продолжала с улыбкой допытываться эрга.
— В смысле, почему? — опешил от вопроса Борзый. — Они же маленькие, миленькие, слабенькие. И это их природа, наверное.
С каждым словом взгляд кровника затуманивался, пока до него не дошёл весь смысл сравнения.
— Именно, друг мой! Мы воспринимаем вас так же. Все эти склоки, предательства, политические игрища в вашей природе, но, в большинстве случаев, между нами пропасть. Убивать людей равносильно убийству котят. Мы будем защищать тех, кто нам дорог, но лишь в критичной ситуации применять силу против слабых. В этом нет чести.
— Но ведь в природе сильные хищники убивают слабых и выживают за их счёт, — попытался возразить Борзый из чистого упрямства, хотя внутренне ему позиция эргов нравилась своей простотой и понятностью.
— Именно! Хищники убивают ради пропитания и жизни. На инстинктах, — согласилась эрга. — Мы же разумны и можем оценить опасность. В большинстве случаев вопрос выживания не стоит.
Принц Есихито с трудом понимал разговор девушки с воином, но нить философии уловил. Вот только эта философия явно отличалась от привычной человеческой. А уж от сравнения с котятами у принца прошёл мороз по коже. Всё же близость тотема к кошкам накладывала отпечаток на восприятие.
Но главное Есихито уловил. Воины, помогающие ему с устранением переворота, оказались нечеловечески сильны, как и «кровавый змей» Комарин. А значит, следовало всеми возможными способами выведать у них секрет силы.
Я узнал лужайку. Здесь я когда-то отыскал Тэймэй, укрывшуюся от ужасов борделя и яда в теле. Её личное убежище, созданное с помощью богини.
Все эти мысли пронеслись тенью, когда я заметил когти, метящие в живот иллюзионистке.
Рефлексы сработали быстрее осознания. Перехватить руку я не успевал, но и человеколюбие у меня стёрлось напрочь. Собственные когти отрасли сами собой и вспороли эфирное тело девятихвостой богини. Та замерла, не веря в происходящее.
— К-к-как т-т-ты это сд-д-делал?! — из раны кровь даже не сочилась, сразу впитываясь в моё тело. Я ощущал весь спектр эмоций этой дряни, посмевшей поднять руку на моего ребёнка. — Т-т-ты не бог! Т-т-ты не мог!
Тэймэй с ужасом взирала на меня, не узнавая. Я бы и сам себя сейчас не узнал бы. Божественный план показывал силу и истинный облик любой сущности. И если Инари здесь выглядела лисицей с девятью хвостами, бритвенно острыми когтями, звериной мордой и оскаленной пастью, то Тэймэй — человеком, внутри которого зарождалось солнце. Пока ещё маленькая алая звёздочка, но уже нёсшая в себе сочетание чёрного и алого цветов. Сама иллюзионистка имела лишь лёгкий флёр вишнёвого вокруг тела, а вот её богиня имела цвет насыщенного рубинового вина. Но, что удивительно, не слепила меня своим светом, будто я находился в тени, что было недалеко от истины, ведь вокруг меня клубилась чёрная дымка, не пропуская силу Инари.
Я демонстративно вынул звериные когти и слизал с них раздвоенным языком эфемерную дымку, на вкус не имеющую аналогов. Наверное, таким представляли себе древние люди божественный нектар. Но одно я мог понять совершенно точно, эта дымка насыщала получше любой другой человеческой крови и даже крови эргов.
Тэймэй же ошарашенно переводила взгляд с привычного зла в лице собственной богини на незнакомого спасителя, тем не менее, выглядящего опасней кицунэ.
Что-то хищное мелькнуло в моём взгляде и исчезло, но Инари отшатнулась от меня, словно от самого своего страшного кошмара. Она уже успела взять себя в руки и вернулась к привычной спесивой манере поведения.
— Кто ты? И почему вмешиваешься в таинство общения с моей подданной?
— А ктос-с-с тыс-с-с такаяс-с-с, ш-ш-штобы забирать ш-ш-шизнь, тебе не принадлеш-ш-шащ-щ-щую? — моё шипение намекало, что меня снова обернуло в змея и богиня попросту не узнала меня, приняв за какое-то залётное божество из другого мира. Пришлось сосредоточиться, чтобы мои следующие слова приобрели вполне человеческое звучание. Если Инари может, чем я хуже?
— Она — моя! — ткнула пальцем в иллюзионистку лиса, словно в какую-то вещь. — И всё внутри неё — моё! Бог дал, бог взял!