Без таджиков поселок, словно осиротел. Раньше, бывало, глянешь в окно и обязательно кого-нибудь из них увидишь – то с лопатой, то с кувалдой. А теперь тихо, и пыль покрыла все поверхности. Странно, но без таджиков почему-то и сорняки стали наглее – на незастроенных пустырях в рост пошла крапива, на детской площадке обозначились колючие ростки чертополоха. И только на том месте, где стоял Снеговик, сорняки не росли – только трава и маргаритки…
Скучный Генерал бродил по поселку на пару с хромающим на одну лапу Трифоном. Алешеньки не стало, смысл жизни утратился. Таджиков тоже нет – некого к ответу призвать. Разве что охранники еще остались. Да и те без надзора страх потеряли…
Трифону было жалко хозяина. Чтобы хоть как-то подбодрить его, он иногда позволял себе пошалить. То гавкнет на пролетающую ворону, то на чужой забор заднюю лапу закинет, то убежит далеко вперед. Раньше за такое своеволие Генерал не поскупился бы на угрозы и проклятия, но после Нового года он больше не повышал на Трифона голоса.
– Гуляй, Триша, – одобрительно кивал Генерал и покорно шел вслед за своим псом.
Анюта по сложившейся привычке встала в восемь часов. Родители еще спали.
Утреннее солнце пробивалось красным светом сквозь материю задернутых штор.. Анюта взяла в руки скрипку и распахнула шторы…
Дятел, вцепившись в деревянный наличник когтями, изогнул шею и пытался заглянуть в комнату Анюты через стекло. Девочка от неожиданности отшатнулась. Но дятел не испугался и продолжал сидеть.
– Что тебе? – спросила она.
Дятел стукнул клювом в стекло.
Анюта открыла окно.
– Что ты хочешь мне сказать?
Дятел сидел и пыжился. Он был в полном замешательстве. Ему нужно было передать информацию, чтобы закончить свою миссию. Дуб сообщил, что девочка, которая может слышать Снеговика, «уникальное создание», и он обязательно должен встретиться с ней. «Лети к ней и приведи ее ко мне», – сказал Дуб. Обрадованный дятел полетел обратно, но заплутал, попал еще в одно приключение, едва не погиб, долго залечивал раны, потом, окрепнув, также долго искал дорогу и только к началу июня добрался до Бархан.
И вот теперь он сидел перед Слышащей и не знал, что делать дальше. Когда он летел сюда, то меньше всего думал о том, как он донесет до Анюты слова Дуба. Ему казалось, что это произойдет автоматически: он скажет, а девочка без труда поймет его, как это было зимой, когда еще не растаял Снеговик (он было уверен, что Снеговик растаял, не дождавшись его)…
Дятел несколько раз беспомощно щелкнул клювом – и это все, на что он был способен…
– Что ты хочешь мне сказать? – повторила она.
В этот момент появились вороны. Они сделали несколько кругов вокруг дома, потом опустились на подоконник. Дятел посмотрел на них с мольбой о помощи в глазах.
– Что вам всем надо? – совсем уж растерялась девочка.
Вороны каркнули. В их голосе не было враждебности, которую они раньше проявляли к дятлу. Кажется, они поняли, что сейчас требуются их лингвистические способности.
– Что ты хочешь ей сказать? – спросили они у дятла.
Но дятел не понимал и их.
– Что? – еще раз спросили вороны.
– Что? – щелкнул клювом дятел.
– Эх, – вздохнули разочарованные вороны и улетели.
Дятел печально моргнул им вслед и тоже вспорхнул.
«Надо снова лететь к Дубу и спросить у него, как нам договориться», – понял он и решил следующим же утром отправиться в дорогу…
«Как же нам тебя не хватает, Снеговичок», – вздохнула девочка и закрыла окно.
Ей хотелось плакать. Влажными глазами она глянула на раскрытые ноты и, превозмогая новый приступ боли, стала играть гамму.
С каждым движением смычка боль уходила. У этой гаммы были очень мягкие и успокаивающие краски…
А после лета Коля Севостьянов все же совершил прыжок в сторону. Он издал небольшим тиражом маленький сборник своих стихов и раздал эти тоненькие брошюрки всем своим знакомым. Вадим, когда получил от него книжицу, понимающе улыбнулся, на Катерину это известие почему-то не произвело никакого воздействия – ни положительного, ни отрицательного, словно она чего-то подобного от Коли давно ожидала. Вера же сначала посмотрела на мужа чуть ли не с ужасом, а потом стала быстро-быстро перелистывать страницы и, вдруг, заплакала, чего с ней не случалось со времен девичества…