— Вот и славно! — Я облегчённо вздохнул. — Теперь перейдём к другому, не менее важному вопросу. Государство не намерено далее терпеть существования на своей территории бандитской шайки бывшего атамана Анненкова. — Дутов опять насупился. — Для полного уничтожения этого бандформирования создаётся оперативная группа, состоящая из частей Сибирского военного округа, Сибирского, Семиреченского и Оренбургского казачьих войск. От Сибирского военного округа в оперативную группу входит отдельная пехотная бригада, усиленная артиллерией и бронетехникой. Два конных полка от Сибирского и по одному конному полку от Семиреченского и Оренбургского войска.
Дутов резко встал.
— Что такое?! — грозно поинтересовался я.
— Мне будет трудно исполнить такой приказ, — глядя прямо перед собой, чётко выговорил Дутов.
— Почему? Извольте объясниться! — потребовал я.
— Атаман Анненков мне лично известен, — сказал Дутов. — Я считаю его добрым казаком и… своим другом! К тому же он пользуется популярностью среди оренбургских казаков.
— Тогда посмотрите, что вытворяет на захваченной территории эта популярная личность, и, как вы изволили выразиться, добрый казак!
Я швырнул на стол несколько фотографий. Дутов подошёл, стал брать снимки в руки. Разглядывал, переворачивал и читал сопроводительные надписи, заверенные подписями работников прокуратуры и гербовыми печатями. Я представлял, что он сейчас испытывает. Снимки были ужасными. Особенно шокирующей выглядела фотография, на которой была изображена мёртвая женщина без одежды, с отрубленными грудями и вырванным глазом. Рядом на кол был посажен грудной ребёнок, изо рта которого торчала отрубленная материнская грудь. Закончив разглядывать снимки, атаман, не спросив разрешения, тяжело опустился на стул и расстегнул верхнюю пуговицу на воротнике кителя: ему стал душно.
— Вы исполните приказ, атаман! — жёстко сказал я. — Иначе я буду расценивать ваш поступок как одобрение действий Анненкова. А чтобы вам было легче справиться с популярностью этого бандита среди ваших казаков, опубликуйте эти снимки, пусть их увидят во всех станицах!
До отъезда из Оренбурга я успел посетить Главные железнодорожные мастерские, где пообщался с рабочими. На мне был надет, разумеется, не вицмундир, и даже не мундир генеральский, но и под простого работягу тоже рядиться не стал. Надел щегольскую форму, как у моих охранников – я вам её уже описывал – на которой генеральские звёзды на погонах были мало различимы. Прицепил к гимнастёрке орден Боевого Красного Знамени – знал: среди рабочих он пользуется особым уважением.
По случаю моего прихода собрался митинг – пролетариату без этого никак! Когда меня объявили, и я вышел на трибуну, из разных уголков цеха, где проходил митинг, послышался свист.
— Чего свистите, товарищи? — весело спросил я. — Или не по душе я вам?
Стоящие ближе к трибуне от столь откровенного вопроса вроде смутились. Только старый рабочий с обвислыми седыми усами пробурчал под нос:
— Чёрт тебе товарищ…
Сказал он это негромко, но я услышал и попытался поймать его взгляд, но рабочий тут же опустил глаза. В это время из дальних рядов послышалось:
— А чего ж ты, мил человек, к нам не в той одёже пришёл? Али запачкать побоялся?
— Не в той, говоришь? — я пошарил в толпе глазами. — А в какой надо было? Где ты там прячешься? Выходи вперёд, не бойся, потолкуем!
— А я и не боюсь! — Через толпу стал протискиваться крепкий мужчина средних лет в промасленной спецовке. Встал перед трибуной, посмотрел мне прямо в лицо, усмехнулся.
— Вот он я, весь перед тобой!
— Так в какой одежде я должен был к вам придти? — ещё раз спросил я.
Ничуть не смущаясь, рабочий ответил:
— Ты, товарищ – или может, господин? Как нам тебя правильно величать? — ты тут перед нами дурочку-то не валяй. Слыхали мы, как ты в шитом золотом мундире перед местными буржуями да казаками кренделя выписывал! Скажешь, не было этого?
— Почему не было? — пожал я плечами. — Было.
Рабочие зароптали, и мне пришлось повысить голос.
— Этот мундир, товарищи, ко мне, стоящему на этой трибуне, отношения не имеет…
— Как так? — воскликнул рабочий. — Чужой, что ли, надевал? Вот потеха!
Возникший смех перекричать было ещё труднее, мне пришлось поднапрячь связки.
— Да ты дослушай сперва, а уж потом зубы скаль!
Рабочий повернулся к толпе, поднял вверх обе руки и громко прокричал:
— Тише, товарищи, он, оказывается, ещё не всё сказал!
Шум и смех пошли на убыль. Рабочий повернулся к трибуне и предложил:
— Говори!
— Спасибо, — поблагодарил я и вновь обратился ко всей аудитории: – Товарищи, с атаманом Дутовым я общался как представитель государства – нашего с вами государства! И мундир мне нужен был для того, чтобы атаман знал своё место и отнеся ко мне с должным уважением!
— И что, получилось? — спросил рабочий. — Испугался атаман мундира?
— По крайней мере, главенство моего мундира над собой признал!
— Слышь, братва, — повернулся рабочий к товарищам, — Дутов перед позолоченной тряпкой спасовал!
Я смеялся вместе со всеми, а когда смех стал стихать, вновь обратился к рабочему: