Кое-что получше

Возвратившись домой все на том же «Урале», я на следующее утро помчался к Вовке, чтобы потрясти его рассказом о трех всемогущих музыкантах и обо всем остальном, а может, и приврать заодно — что- нибудь насчет дегустации коньяка в новогоднюю ночь. С Вовкой мы дружим до сих пор, хотя всякое между нами бывало на почве пьянства и юношеского максимализма. Фамилию его называть не буду. Кому надо, и так его узнают. Скажу только, что теперь он сделался отличным семьянином и занялся крупным бизнесом. Я уверен, что в недалеком будущем, если только мятежные люмпены не внесут в Кремль на белом коне какого-нибудь полковника, обещающего всех накормить манной небесной общественной собственности и свободы как осознанного рабства, в самом недалеком, повторяю, будущем Вовка станет миллионером, известным меценатом, и его сияющая добродушная физиономия замелькает под пышными заголовками светской хроники г. Екатеринбурга.

Итак, я помчался к Вовке прекрасным январским утром 73-го, уверенный, что от моего рассказа он широко разинет рот. Но разевать рот пришлось мне: когда я влетел к нему в комнату, Вовка с гордостью аккуратно поднял серую пластмассовую крышку — и на меня с улыбкой уставился парой блестящих катушек новенький магнитофон (подарок Вовке от Вовкиных родителей к Новому году в обмен на обещание впредь учиться без троек, обещание, заранее обреченное на провал).

Щелкнула ручка — и я услышал ту самую музыку, ощутил ту самую стихию! Что это был за альбом? Не помню.

Вовка помнит, он может сказать точно. А я, не разбирая названий, ни слова не понимая по-английски (всю жизнь учил французский), почти не отделяя одной песни от другой, с этого момента в течение полутора лет непрерывно впитывал в себя музыку «Битлз» как одну сплошную нескончаемую сюиту, и по сей день не заменимую ничем, восхитительную, совершенную, неизвестно откуда взявшуюся и с тех пор не покидающую меня.

Как-то в один из первых дней жизни с «Битлз» я мучительно силился вспомнить мелодию «Yellow Submarine». Маялся целый день, пребывая в какой-то взрослой компании родственников. Так и не сумел вспомнить. Зато вечером, ворвавшись, наконец, в капище Вовкиного магнитофона и снова глотая битловскую сюиту всю целиком, с каким восторгом я узнал желанную мелодию, чтобы уже никогда не забывать: «We all live in the yellow submarine, yellow submarine yellow submarine!»

ТУЧА СЕРЕДИНЫ СЕМИДЕСЯТЫХ

Прошло, как сказано, года полтора. Крутили мы в это время на своих магнитофонах (в слове этом больше было «магии», чем «магнита») главным образом «Битлз». Удавалось несколько раз подержаться и за живые пластинки. Уже всплыли на нашем аудиогоризонте «Лед Зеппелин». Помнится, во время записи смущались и прятали от родительских глаз невинную обложку «Houses of the Holy» с голыми розоватыми куклами, карабкающимися по скалистому склону. В тени «Битлз» прижились «Сгееdence Clearwater Revival», улыбавшиеся в добротном американском ретровитраже с обложки «Pendulum», и по началу не прижились «Роллинг Стоунз», показавшиеся чересчур жесткими и немелодичными (открыть «Lady Jane», «Time Is On my Side», «Play With Fire» и т. п. еще предстояло). Соперничать с «Битлз» в наших пристрастиях того времени могли только Веббер и Райс со своей знаменитой опереттой. «Jesus Christ Superstar» мы слушали без конца и знали наизусть почти все арии.

В целом, конечно, круг известных нам образцов был невелик. Но прошло полтора года — и мы вышли на тучу (для непосвященных объясняю: туча — собрание дискоманов с целью продажи, покупки и обмена пластинками. Не знаю, может, кто-то называл и называет этим словом вещевой или книжный рынок… Но, по-моему, в семидесятые годы «тучей» называли именно тучу, а все остальное — толчок, толкучка, барахолка — не имело к ней прямого отношения). И только тогда мир рок-музыки распахнулся пред нами во всем своем разнообразии, во всем своем скабрезном и помпезном великолепии. Посреди унылого совка, под постоянной угрозой грабежа и милицейской облавы мы окунались в это дело — и дело стоило того.

Все началось в конце лета. Я опять заявился к Вовке с потрясающим сюрпризом: отец подарил мне шикарный сборник лучших хитов «Роллинг Стоунз», самую настоящую пластинку, страдавшую только одним недостатком — югославским происхождением (у какого-то югослава он ее и приобрел поздно вечером в ленинградской гостинице за бутылку водки). На этот раз я не сомневался, что сумею произвести сильное впечатление, и снова просчитался.