Кофе и полынь

На сей раз я поняла всё без подсказок, потому что мне тоже в голову пришла подобная мысль.

— На первый взгляд, мистер Гибсон и граф Ллойд никак не связаны, — кивнула я. И задумалась: — И ещё шантаж, вернее, предполагаемый шантаж. Граф Ллойд ведь пытался связаться с человеком, который помогает в деликатных ситуация, так?

— Так, — согласился Эллис. — И это укрепляет меня в мысли, что даже если Гибсон — убийца, действовал он не один… Мне кое-что не понравилось в некрологе юной мисс Гибсон, так что я просмотрю ещё несколько газет за тот же период. Если там было что-то громкое, уверен, что об этом писали. Перья у журналистов тогда, уж поверьте, были наточены даже острее, чем сейчас… И ещё все обожали убийства и убийц! Душители, потрошители, костоломы — тогдашняя публика, прочитав одну кровавую статью, тут же просила другую. Так что пожелайте мне удачи, — подмигнул он.

Я сделала это от чистого сердца; Эллис ушёл, пообещав держать меня в курсе новостей. Оберег-узелок, который на протяжении разговора так и лежал на столе, выглядел таким маленьким, таким ненадёжным…

«Пожалуй, — пронеслось в голове, — удача понадобится всем нам».

Так сложилось, что в последнее время на свидания приглашал меня Лайзо, я же просто ждала знака, который предскажет нашу встречу. Так, пожалуй, безопаснее; когда один колдун выбирает место и время, прокладывает надёжный путь, то другой уже не сможет вмешаться.

Но сейчас всё вышло иначе.

После нападения на Мирея несколько дней я была сама не своя. Спала дурно; долго засыпала и много раз за ночь просыпалась. Доктор Хэмптон рекомендовал успокоительные капли или хотя бы травяной отвар: традиционную смесь мяты, тимьяна, душицы и ещё с полдесятка растений от Зельды он не просто счёл безопасной, но и одобрил. Но всякий раз, когда рука тянулась к флакону, я невольно вспоминала «сердечное лекарство» Мирея, а ещё ту настойку, которую Элси Тиллер подлила моим родителям в ужин тем роковым вечером…

И просто не могла.

Это могло продолжаться ещё очень долго, если б одним прекрасным вечером — вскоре после разговора с Эллисом — за ужином передо мной вдруг не появилась чашка какао со сливками вместо обычного чёрного чая. Какао пахло ванилью и немного жжённой карамелью; белая шапка из взбитых сливок медленно оседала. Мальчики Андервуд-Черри очень любили такое лакомство, но Клэр считал, что не стоит их слишком баловать, а потому приказывал повару приготовить его лишь изредка — когда мальчики очень хорошо себя вели или нуждались в ободрении.

— Что?.. — пробормотала я, разглядывая чашку.

Аромат был умопомрачительный, к слову; издали, с детской стороны стола, он ощущался иначе.

— Вы очень хорошо потрудились, дорогая племянница, — вкрадчиво заметил Клэр, даже не глядя на меня. — А с высоты прожитых лет смею заметить, что ничто так не укрепляет дух и тело, как отдых.

— Похоже на сарказм.

— Это он и есть, и я рад, что вы ещё в состоянии различать такие тонкости. Допьёте свой какао — и ступайте спать.

— Но ещё только половина десятого! — возмутилась я, собираясь добавить, что в такое время начинается, как правило, званый ужин или приём, а в постель ложатся дети, которым не место среди взрослых развлечений, вроде разговоров о политике. — Я нарочно вернулась пораньше, чтобы ответить на письма и изучить отчёт с фабрики!

— Вот завтра и изучите, — откликнулся Клэр. — А что касается отчёта, то можете передать его мне. Нисколько не рисуясь, сообщаю, дорогая, что в финансах я разбираюсь не хуже вас, и моя перчаточная лавка, а также некоторые другие, гм, заведения вполне процветали.

— Но…

— Вы умница, — повторил он скучным голосом. — Отдыхайте.

Я растерянно посмотрела на чашку с какао, думая, что относиться ко мне как к ребёнку — недопустимо… а через полчаса уже ложилась в свою постель.

«Мне нужен совет, — пронеслось в голове. — Совет и поддержка. Если б Лайзо был здесь…»

Сновидцу опасно чего-то желать, погружаясь в дрёму.

Слишком легко исполняются желания.

…Койка узкая, скрипучая, не вполне чистая; но она определённо удобней, чем телега или чем куча еловых веток в лесу. Комната маленькая и тесная; кажется, это чердак — через круглое оконце под скатом крыши видно лишь колеблющиеся верхушки деревьев и ущербную луну. Пахнет старыми досками и пылью, затхлостью, но её перебивает аромат вербены, который источает подвеска-амулет в изголовье. Он сияет мягким, тёплым, ласковым золотом, словно солнце, но если сюда заглянет кто-то со злыми намерениями, то свет станет безжалостным, жестоким, убийственным.

Я сейчас могу погасить его одним движением руки; мне хватит сил.

Могу — но только слегка прикасаюсь кончиками пальцев.

Они теперь тоже пахнут вербеной.

Лайзо спит, поджав ноги и укрывшись одеялом с головой — один кончик носа торчит из-под складок ткани. Может, потому что здесь прохладно, да и нечем больше согреться — ни печки, ни жаровни.

Скоро зима.