Кофе на утреннем небе

– Опять тарелки на кухню пошли, – насторожилась недовольно Алиса.

– Да ладно тебе, одной тарелкой больше, одной меньше.

– А он останется у нас?

– Кто?

– Дима, – опёрлась на локоть Алиса. – Кто ещё? Бедный мальчик, ему всё это слушать.

«Сейчас трахаться будут, думают, что я ничего не слышу. Слышу, конечно, всё слышу, всё вижу, всё чувствую, я только делаю вид, что мне по барабану. Хорошо быть взрослым: привёл домой молодую и трахай её сколько хочешь. Только эта не в моём вкусе. И мать вслух ревнует: Что в ней такого? Что он в ней нашёл?» – У них ещё до фига скилов. Вован, не мог быты скрафтить мне грин? Помойте меня. Клёво. – «Но это его дело. А мать жалко. Она до сих пор его любит, дура. Нашла бы мужика себе где-нибудь за границей, я бы с ней туда уехал. Английский у меня есть. Она думает, что тупой, и кроме как играть, ни на что не способен. Задрот, ну они сами взрослые не задроты, утром – на работу, вечером – к компьютеру или к телевизору, и так вся жизнь, не считая выходных, там вообще сплошной ящик. Они не понимают, что ХП не бесконечно. Ну, пусть мать думает так. Ей же надо о чём-то думать тоже». – Я тут колечко с – 6 % пения скрафтил, не надо кому? Сколько у тебя ХП осталось, Вован? Дай оружия. Молодчик. Ещё есть? Они тут со всех сторон. Хорош флудить. Ну, прикрой, ну! Меня убили. Вот ты кидала. Лучше бы вообще не играл. Да пошёл ты. Пока ты там флудил, меня убили. Ладно, пойду что-нибудь поем.

– Он играет, у него наушники, вместо берушей, – слышали мы, как Дима прошёл на кухню и открыл холодильник.

– Мои беруши – это ты.

– А может, всё же наушники? Я думал, я твоя песня.

Она красиво потянулась всем телом, выбросив вперёд руку, взяла чашку со столика. Сделав последний глоток, посмотрела на дно чашки и повернула её тем самым, размазав по керамике гущу. Вспомнился кофе тех вечеров, когда шоколадная гуща на дне неминуемо рисовала сердце, теперь же кроме коричневого пятна ничего на ум фарфору не приходило. Спустился тот самый вечер, когда вино пить уже было бесполезно, так как опьянённая любовью кровь уже была с градусом. И осмелевший гемоглобин целовал её в щёки.

– В клан? Кто-нибудь его знает? А ты кто? Ну и что. Опоздавшему поросёнку сиська возле жопы, – вместе со смехом жевал в микрофон печенье Дима. «Скоро они перестанут скрипеть, отец зайдёт, скажет, чтобы я потише играл. Вот и всё общение. А если бы я к ним так же зашёл и попросил потише стонать?»

* * *

Я лежал с журналом, хотя моей точкой зрения сейчас были обои напротив. Там не было ничего выдающегося, даже намёка на это. Скучные жёлтые обои под бамбук. Смотри не смотри, никаких светлых мыслей. Я вспомнил, как в детстве, перед тем как уснуть, я принимал успокоительное, таблеткой снотворного для меня служил потолок. Там на белой извести появлялись знакомые профили. Родители работали в ночную, спать в темноте было жутковато, поэтому я оставлял свет в коридоре или на кухне. Если кусок света отрезала кухня, то на потолке я читал Толстого, когда свет дул из коридора, возникал профиль Достоевского.

Глаза мои снова вернулись в глянец, когда пришла смс-ка от Алисы:

– Так и будем молчать?

– Нет, можем печенье погрызть, – ответил я.

– Сижу на поляне в пуху одуванчиков и по угасающему стрекоту сверчков понимаю – близится осень – стрекот становится медленнее и тише. – Лежала Алиса в пене ванны, в руках держала телефон. Так происходило частенько: вроде как физически близко, а ментально далеко. Она отправила ещё одну следом:

– P. S. Это факт – по стрекоту сверчков можно определить температуру воздуха с точностью до одного градуса. Есть формула.

– На самом деле сверчков нет, это стрекочут желания! – ответил я ей.

– Вот, и я говорю, одиноко. Здесь в ванной, хотя и тепло.

– Женщины как рыбки, если им одиноко, поставь им зеркало, и они найдут чем заняться.

– У меня другая точка зрения.

– Я знаю твою точку зрения, это точка G. Не легче ли прийти в спальню?

– Я не могу, я вся в пене.

– А говорила, что вся. – Я зашёл в ванную, когда Алиса уже чистила зубы.

– Ты пришёл меня спасти?

Я приобнял её сзади и подставил свои руки под струи воды:

– Вода в четыре руки, – начал целовать я Алису в шею.

– Так нешестно, – прошипела она, глядя на нас в зеркало.

– Я знаю. Если бы я был всё время честным, до сих пор сидели бы в кафе, скромно улыбаясь друг другу и теребя соломинкой в бокале с мартини свою смелость, – попытался я захватить её рот во взбитых сливках пасты, своими губами.

– Ты с ума сошёл! – забилась она в моих руках, отмахиваясь зубной щёткой, словно муха, попавшая в сеть паука, которая всё сильнее стягивалась вокруг жертвы.

– Я тоже хочу зубы почистить, – почувствовал я мятный вкус утренней свежести.

– Может, тебе и щётку дать, – наконец вырвала она свои губы и выплюнула в раковину белую пену и, набрав в рот ладошкой воду, прополоскала рот. Потом, резко обернувшись, впилась в мои губы.

* * *