Кофе на утреннем небе

Марина лежала одна в кровати, что уже пахла спортзалом, которая больше не попросит пощады ночным скрипом, будет теперь спать одна дома, пока не появится другая женщина. Будет ли она скрипеть так же? Или, как собака, скучать по старой хозяйке, которой давно пора взять себя в руки, взять в руки сына, вещи, чтобы переехать в другой дом, сдать времени на хранение своё оружие: смех губы, взорвавшую не один ужин, атомную бомбу её красивых молочных желёз. Желёзки больше никому не нужны, когда они теперь ощутят мужскую тёплую руку, она не знала. Потому что ни сегодня, ни завтра ещё долго будет в голову приходить только вчера. Нежна ли я всё ещё? Да, я теперь в этом плане хуже тирана. Свободна ли? Да, несчастна. Люблю. На завтрак обед и ужин. Ешь, в холодильнике моего сердца для тебя больше ничего нет. Кушай холодец моего чувства, я суженая среднестатистическая брошенная. Я приготовлю ещё, потому что люблю, утром, вечером, днём, и в моём календаре больше нет чисел. Медленно и верно опускаюсь на дно этой самой кровати. Ты настоящий вор, ты хату души богатой обчистил, воспользовавшись моей любовью словно отмычкой. Я капризна сегодня, вчера, завтра, а кто-то обещал мне машину подарить. Вспомнила она последний диалог между ними:

– Думаешь, мне легко от тебя уходить?

– На, – протянул он ей связку ключей.

– Что это?

– Ключи от машины.

– Шут, как был шутом, так и остался, – отказалась она от взятки. Правда, поделился квартирой. Теперь есть только машина времени, которая у меня в мозгу, которой постоянно нужна заправка. Её постоянно надо заправлять воспоминаниями.

Марина действительно стала много гулять после их разлуки, всякий раз, возвращаясь с работы, пытаясь оттянуть момент одиночества дома. Ей было легче среди людей, где она видела себя в витринах, чаще на прилавках с пометкой «продано». Она была скуплена одним-единственным человеком на корню, каждая её клетка. «Люблю, я же всё ещё люблю его. Но как-то по-другому. Осенью, зимой, летом, погода – самое скушное из дней недели, ради тебя и висок мой целовался бы с пистолетом, иначе, чем выражена полная потеря мозгов. Люблю, на завтрак, обед, ужин. Ешь, что приготовлю, твою мать, чем же ты меня обезоруживаешь, безумием мне не понять».

Хорошо тем, кто может жить в виртуальном мире, как её сын. Марина им даже чем-то завидовала, и не важно воюют они там или любят, главное, что нет скандалов, нет капризов, нет ничего настоящего. Только любящие глаза лицом к лицу, беспокойные пальцы эмоций, мышь иногда пробегает между ними, хотя рядом ни кошки. Идиллия, роман на долгие годы, она постоянно наблюдала эти счастливые пары в кафе он или она и телефон или компьютер.

* * *

– Вот тебе ещё одно письмо от моей поклонницы, – сидел напротив меня за чашкой чая Томас, который заходил в издательство иногда по делам и так, а раз в месяц за авторскими. Он не был корыстен, скорее даже щедр, вместе с ним приходила его невидимая муза, она садилась по очереди на колени всем сотрудникам, с которыми здоровался Томас. Он думал, что здесь любили его, на самом деле – его музу. Она была хороша, да, что там хороша, настоящая очаровательная сучка. Все хотели, и мужчины, и женщины. Мужчины – её иметь, женщины – ею быть.

Томас преподавал на Восточном факультете. Жировать не приходилось, жир плавал где-то наверху, вне зоны научной деятельности. Однако, что на филфаке, что на востфаке, преподы как-то перебивались частными уроками, довольствуясь малым, но музу тоже надо было кормить. Писателю это как-то удавалось благодаря своим арабескам. Конечно, не было в его успехе ничего гениального, если рассуждать логически: две темы, которые вызывают больше всего эмоций – это власть или секс. Но с другой стороны, попробуй человека заставить сейчас что-нибудь читать.

– А как ты попал на Восточный факультет?

– Вообще-то я хотел пойти на испанскую филологию, но у меня не было связей, чтобы поступить на бюджет, а на коммерцию – денег. Тогда мой брат сказал мне: «Чего ты паришься, тебе не всё ли равно, какой язык учить, главное же атмосфера». Я посмотрел, где конкурс небольшой, получилось, что в Африке. Короче, выбрал африканистику, суахили.

– Ты знаешь суахили?

– Да. Да, он не такой сложный, как кажется. Возможно, впечатляет названием. В переводе суахили означает – «побережье», письмо – латиница, много арабских слов.

– Много? – спросил я на автомате, в то время как меня окружили чернокожие мысли с копьями и в набедренных повязках.

– Например, китабу. По-арабски – китаб – это «книга».

– Китаб? – включился вновь в разговор, услышав знакомое слово. – По-татарски, китаб тоже «книга».

– Откуда ты знаешь татарский?

– Ездил к бабушке в детстве в Казань.

– Чудеса.

– Люди могут говорить на одном языке, достаточно только захотеть, а некоторым захотеть друг друга, – знал я, что не было никаких чудес, просто муза его в этот момент села ко мне на колени.

– Я давно это подозревал, для поцелуев больших способностей не надо, – глотнул чаю Томас и задумался.

– Ещё чаю? – пытался я вернуть его из транса.