Кофе по-венски

Я выпил ром залпом. Скажи эту свою реплику Тедди в самом начале нашего застолья, и я наверняка рванул бы на площадь – к маме, чтобы допросить ее с пристрастием, кому это она успела сообщить наш секрет, если какой-то парень из Буркино-Фасо уже в курсе, что Мох («араб из Лондона»!) отравил Монику?! Но теперь, благодаря волшебному напитку я находился почти в состоянии нирваны, улыбаясь любым, самым ужасным новостям, и благословляя все, самые безумные, события и происшествия.

– Буркино-Фасо, – произнес я задумчиво, с улыбкой наблюдая, как поляк вновь разливает ром из практически безразмерной бутылки. – Где это находится? Такое забавное название.

– Оно находится в пятой точке географии, – подмигнул Тедди. – Если хочешь, выпьем за Буркино-Фасо. Они там тоже пьют кофе и ром, как мы. Вздрогнем?

– Вздрогнем…

…Убейте меня, я совершенно не помню, когда и как вернулся в ту ночь в отель; мы с Тедди крепко подружились и после того, так и оставшегося для меня безымянным ресторана, прогулялись по ярко освещенной фонарями улице, заглянув еще в пару других, отведав заливного кролика и запив его новой порцией рома.

–Я совершенно трезв, – горячо доказывал я Тедди, который к тому времени отяжелел и больше молчал. – Главное – не мешать напитки, а мы с тобой пьем исключительно ром, потому совершенно не пьянеем. Ведь так?

– Так, – кивал Тедди, громко икая.

Полагаю, крепко обнявшись, мы с ним добрели-таки до отеля «Лотос» и поднялись на третий этаж, благополучно разойдясь по своим номерам. Последнее мое воспоминание, перед тем как я рухнул в нирвану сна, – записка на полу под дверью моего номера: «Надеюсь, ты вернулся в свой номер, дорогой. Не забудь: мы улетаем завтра, в 12.00. Надеюсь, ты нас проводишь. Мама».

Глава 33.Точка над «I»

День прощанья – не слишком веселый, а потому обычно я заранее придумываю себе множество дел сразу после проводов, чтобы не впасть в тоску, последний раз помахав рукой уезжающим. Но в тот венский день 6 августа все было не совсем обычно: во-первых, проснувшись, я пару ослепительных секунд лежал, уставившись в белоснежный потолок и лихорадочно соображая, кто я и где нахожусь.

Когда все более-менее встало на свои места, а я с облегчением вздохнул, благополучно припомнив, что я – Ален Муар-Петрухин, нахожусь в Вене, что сегодня – последний день кофейного фестиваля и ровно в двенадцать я должен проводить маму и Томаса на самолет. Тут я цапнул свой телефон и, убедившись, что еще нет и восьми, времени до отлета – более чем предостаточно, слабо улыбнулся. И в тот же самый момент в неуправляемой памяти всплыли отдельные моменты вчерашней пьянки с Тедди и тот факт, что о вине Моха в смерти Моники, похоже, стало известно едва ли не всей Цветочной площади.

Я вздохнул. Бог мой, безусловно, вся эта молниеносно распространившаяся информация – мамина работа. Но с другой стороны, я ведь прекрасно знал мамину потрясающую общительность (назовем это так), а потому в том, что опасная информация засветилась, есть солидная доля и моей вины, наравне с маминой. Что я могу ей сказать? «Дорогая мама, зачем ты проболталась о том, что Монику отравил Мох?» Она тут же поклянется, что сообщила это одному-единственному человеку, и тот человек поклялся сохранить тайну, но, возможно, эту беседу услышал некто третий…

Что ж, слово – не воробей, вылетело – не поймаешь. Будем надеяться на то, что инспектор Паулс вчера не тусовался на Цветочной площади и что ему не придет в голову вновь открыть закрытое «дело о самоубийстве», чтобы арестовать Моха, который, будем молиться, успеет улететь в свой туманный Альбион. Я потянулся, встал и отправился в душ.

Время в этот день стремительно бежало, словно хотело побыстрее развести всех по своим местам, вернув священную рутину бытия. Не успел я принять душ, как ко мне в номер заглянула мама и, убедившись, что я жив-здоров, выяснив, с кем и где пропадал вчера до самой ночи, вдруг крепко обняла меня, проговорив: «Мой дорогой, как бы я хотела, чтобы фестиваль начался сначала!». Сами понимаете, начинать расспросы об утечке информации в тот момент было не слишком кстати.

Позавтракав в компании мамы и Томаса в ресторане отеля, мы разбежались на короткое время собрать свои вещички, а уже через полчаса все вместе отправились в аэропорт, где, избавившись от багажа, удобно устроились в кафе, заказав все тот же кофе с пирожными. И вот тут я наконец-то задал свой вопрос.

– Мама, признайся честно и откровенно: зачем ты рассказала всем, что убийца Моники – бедняга Мох?

Разумеется, мама немедленно гневно нахмурилась, воинственно скрестив на груди руки. При этом Томас так скромно потупил глаза, что стало ясно: он был укоряющим свидетелем того, как мама «по секрету» сообщала новость как минимум паре-тройке фестивальных знакомых.

– Ален, кто тебе сказал такую глупость?

Мама смотрела на меня серыми честными глазами. Что тут скажешь; я откашлялся и тоже скрестил руки на груди.