Кофе.Рассказ

Кофе он не пил, даже запаха его бежал, если вдруг чувствовал в магазине, немедленно выходил; тогда мололи кофе и на Кирова в «Чаях», и в «Елисее» на Горького, и он туда даже не заглядывал. Дома у них теперь тоже мололи кофе, мать распробовала и полюбила, но старалась не при нем. Он объяснил, что у него что-то вроде аллергии, даже на запах, головные боли. И мать проветривала кухню, чтобы его не тревожить. Тем удивительнее было матери, что о кофе он знал все, — происхождение, способы приготовления, свойства, химический состав, даже стихи, если только в них чернел кофе, если в них было кофейное зерно, если хотя бы строчка пропитана была кофейным запахом, он эти стихи сохранял в памяти. Зачем? — удивлялась мать. Отец объяснял, что так именно и бывает. Когда что-то не дано почувствовать самому, распробовать, пережить не дано, но очень хочется, хотя бы описанием пытаются восполнить, рассказами других, переживших. Пытаются через чужой опыт приобщиться.

Отец был прав, так действительно бывает, но не в случае с Ваней.

Ваня искал объяснение своему опыту. Искал, что кто-то пережил подобное и сумел объяснить, растолковать. Искал, но не находил.

Третья чашка

18 декабря, за неделю до сорок пятого своего дня рождения, Иван зашел в кафе на Сретенке, что сразу за церковью Троицы в Листах.

На Сретенеке полно кафе, но это ему нравилось больше всех, хотя внутри он не бывал ни в одном. Ему нравился вид кафе, открывавшийся с улицы, через квадратные окна. Зал казался светлым, уютным, домашним. Кофе пахло даже через закрытые двери и — свежими булочками.

Иван решил, это кафе вполне годится, лучше не придумаешь.

Он вошел и не разочаровался. Уютно и светло. И музыка не гремит, а еле шепчет.

Иван уселся за столиком в глубине. Куртку снял и повесил на спинку стула. Здесь было тепло. Подошла официантка с книжечкой меню. Он книжечку раскрывать не стал, спросил, какой они здесь варят кофе.

— Американо, — отвечала она заученно скучным голосом. — Эспрессо. Фрэш. Латтэ. Какой вы любите? Покислее, помягче?

— Есть варианты?

— Да.

Он расспросил подробнее. Какие они используют сорта. Из Кении?

— Вы разбираетесь, — сказала она.

— О да, — согласился он. — Я — специалист.

Он заказал эспрессо, маленькую чашку, самый горький, самый крепкий. Она спросила насчет пирожных, он сказал, что заказал бы одно, но таких пирожных сейчас не делают. Сейчас лучше делают, возразила она. Лучше мне не надо, отвечал он.

Двери отворялись, впускали и выпускали посетителей, проникал в кафе промозглый зимний воздух. Гудел кофейный аппарат, размалывал черные зерна, выпускал из них дух. Иван пытался запомнить, затвердить все, что видел вокруг. Окно в толстой, старинной кладки, стене. Вид из окна. Молодых людей за соседним столиком. Женщину, пристально изучавшую меню.

Официантку — она несла ему кофе. Крохотная белая чашка на подносе, стакан воды. К крепкому кофе — стакан ледяной воды. Зима, подумал он, глядя на стакан. Зима. Как будто и это пытался запомнить.

Официантка ушла. Иван поднес к губам крохотную чашку.

Проглотил кофе и забыл себя.

Он разглядывал руки, шрам на ладони. Шевелил пальцами. Они не помнили, к чему прикасались три минуты назад. Мизинец испачкан в кофе. Взял салфетку.

Он боялся поднять голову, боялся того, что увидит. Тихая, едва слышная музыка проскальзывала в сознание без спросу, она как будто что-то знала о нем. Хотелось закрыться, отгородиться. Он ладонями зажал уши. И поднял глаза.

Прямо перед ним было окно, небольшое, квадратное, в толстой каменной стене, наверняка старинной, наверняка сквозь это окно глядели на белый свет и двести лет назад чьи-то глаза. И бог его знает, что они там видели, за прозрачным стеклом.

Прохожий поскользнулся и пошел медленнее, осторожнее. Промчалась машина, вздымая раскисший снег. За окном казалось уныло, не хотелось за ним оказаться. Он убрал руки от ушей, и музыка вновь проскользнула в мозг. Что-то она там считывала в его сознании, разглядывала, чего он не видел, не знал, не подозревал.

Потолок в кафе был слишком низкий, давил. Отвратительно пахло духами. Запах перебивал запах кофе, все запахи перебивал и даже музыку. И невозможно было понять, кому он принадлежит. Он перебегал глазами с одного лица на другое. Этот запах принадлежал им всем, всем этим лицам. Ни одного красивого, ни одного доброго. Официантка всех ненавидела. Она и чашку ненавидела, которую несла на подносе.

Он развернулся, чтобы увидеть, кому предназначается чашка.

Столик за его спиной, в самом углу.

Лицо женщины за столиком показалось знакомым. Он не знал собственного лица, а лицо этой женщины помнил. Оно не было чуждым, как все лица в этом кафе, в этом мире.

Она поправила шарф.

И жест этот он знал. Как будто бы даже предугадал.

Он глядел на нее во все глаза.