Кофе в бумажном стаканчике

Здесь было пусто – отдыхающие уже разъехались, и только немногочисленные пенсионеры – любители бархатного сезона, – степенно здоровались друг с другом, изредка встречаясь в столовой или на просторных аллеях. Вокруг корпусов раскинулся настоящий ботанический сад с перголами, полянами кактусов-опунций и альпийскими горками. Цветущие розарии, окруженные стриженым самшитом, искусно чередовались с топиариями. Словно величественные зеленые башни, группами стояли старые разлапистые кедры, щедро усыпанные шишками. Под ними, прямо на клумбах с цветами, густо рассыпалась кедровая поросль, проросшая из семян, – с венчиками первых нежных иголочек на тоненьких стволиках.

Здесь можно было сколько угодно бродить в сосновой роще, отшвыривая ногами упавшие шишки и разглядывать скачущих по ветвям белок, несколько облезлых после жаркого лета. Или сидеть на скамье возле пруда с кувшинками и слушать, как шелестят над головой плакучими кронами высокие березы. Особенно нравилось Наде медленно шагать за руку с Сергеем по бесконечной «Аллее Влюбленных», увитой девичьим виноградом, первые молочно-красные листья которого уже горели яркими пятнами на железных арочных опорах. Мысль о том, что аллею назвали в честь влюбленных, казалась ей забавной.

Впервые за долгое время и Сергей, и Надя ничего существенного не делали, напрочь выпав из стремительного ритма большого города. Они самозабвенно валяли дурака – слушали музыку в наушниках своих телефонов, читали детективы и обсуждали книжных героев, грызли яблоки и наслаждались видом бесконечно ровного края моря, над которым цепочкой шли друг за дружкой мелкие белоснежные облака. Вечером, когда оранжевый диск солнца величественно опускался в море, эти облака на глазах становились нежно-сиреневыми, и Сергей с умным видом, приводившим Надю в восторг, рассуждал о том, как бы он их рисовал, хотя никогда даже не пытался это делать.

Надежда искренне наслаждалась этим удивительным местом. А Сергей, много лет проживший в режиме нон-стоп, абсолютно равнодушный к парковой экзотике и всевозможным красотам природы, никак не мог поверить, что у него появилась возможность не думать о работе и часами валяться на пляже под мягким сентябрьским солнцем. С его лица не сходило растерянное удивление. Он напоминал Наде обиженного ребенка, у которого силой отобрали его любимые игрушки – хирургический костюм и скальпель. Она украдкой разглядывала его, мирно посапывающего рядом на пляжной подстилке, и задавала себе вопрос – влюбилась бы она в него, если бы он выглядел по-другому? Например, был бы приземистым, лысым и круглолицым?

Почему-то этот вопрос ее сильно волновал, будто спортивное подтянутое тело Сергея и его импозантный внешний вид все еще оставались препятствием к тому, чтобы чувствовать себя именно его женщиной – вопреки всем изумительно ухоженным Лизам, Дианам, Викам Лагодиным и прочим искусственно дорогим красоткам, которые подходили ему как нельзя лучше. Но он был с ней, а не с ними. А потом, в полудреме, ей вдруг отчетливо вспомнилось, как он брал ее за локоть в больнице, когда сбил машиной, как промывал перекисью рану. Наверное, на его месте мог тогда оказаться любой мужчина, даже лысый и толстый. Но, если бы он сделал это также по-отечески заботливо, как Сергей, ей было бы все равно, как он выглядит. Она бы его, несомненно полюбила, потому что он в тот момент напомнил ей отца, который ей уже давно не принадлежал. Такое предположение было несколько странным, но, наверное, именно неугасающая любовь отца к матери стала причиной ее сильной влюбленности в Сергея, который в каких-то очень скрытых моментах совместного существования заменил ей отца. Так, может, и она заменила ему его несуществующую мать – именно такую, о которой он безнадежно мечтал и никогда не имел рядом? Журнальные красавицы заботиться не умели, а Надя была безмерно счастлива, когда он ел, отдыхал, спал, словно был ее самым первым ребенком.

Мысли казались необычными, но Надя, получив возможность беспрепятственно размышлять о связях между прошлым и настоящим, пришла, наконец к выводу, что ее место рядом с Сергеем, и оно единственно правильное – как место ее большой красивой матери возле мелкого, но такого харизматичного отца. Она, наконец, успокоилась, избавившись от пустой тревоги по поводу собственной значимости для Сергея, как от последней занозы, которую с таким превеликим трудом убрала из своей души. Именно здесь, в тишине и пустоте аллей, время для нее остановилось и, наконец, навсегда отсекло то плохое, что еще приходило в воспоминаниях, вызывая чувство острого сожаления и вины.

…Как-то раз вечером, когда они в обнимку прогуливались по кедровой аллее, Сергей неожиданно высказался, что этот полупустой пансионат похож на развалины великой империи, как после падения Рима.

– Но здесь же нет развалин! – Надя оглянулась вокруг. – Ну да, стены облуплены, вон, мозаика на космонавте отвалилась, – она показала рукой на торец шестиэтажного корпуса, где парили гигантские фигуры в скафандрах.

Сергей внимательно посмотрел на мозаику.