Кофемолка

— Ну здравствуйте, — сказала она. — Какой приятный сюрприз.

— Добрый день, госпожа Ляу. Я звоню от имени Нины в качестве ее, так сказать, секретаря, — сообщил я. — Она надеется, что вы почтите своим присутствием открытие выставки ее фотографического проекта «Нижний Восток» — «Нижний», не «Ближний» — в следующую субботу.

— Она понятия не имеет о том, что вы мне звоните, правда ведь, любезнейший? — разобралась Ки в долю секунды.

— Н… нет. Я подумал, может, мы с вами… сговоримся преподнести ей приятный сюрприз. — К концу этого предложения я метался взад-вперед с прижатым к уху телефоном, сморщившись и только что не царапая ногтями кафель. Какого черта я это затеял?! Что я…

— Знаете, — загудел в трубке ровный, как открытая линия, голос Ки, — по-моему, замечательная идея. Я все еще ужасно себя чувствую из-за того, что пропустила ту выставку Нины в Бронксе.

— В Бруклине, — поправил я. — Правда?

— Я освобожу выходные. Большое спасибо за звонок, Марк, дорогой. Какой адрес?

Я продиктовал адрес, включая соседние улицы и ближайшие остановки метро — как будто она ездит на метро, — повесил трубку и в первый раз в жизни прошептал мантру маритицида, которая в свое время слетала с губ каждого загулявшего жлоба, каждого мелкого распутника, каждого телесериального мужа и, возможно, даже царя Агамемнона: «Жена меня убьет».

Неделей позже, в среду перед субботним вернисажем, я все еще не решился сообщить Нине о том, что я сделал, когда та пропросила меня и Раду помочь ей развесить фотографии. «Давайте-давайте, будет весело, — сказала она. — Пойдем повесимся». Я еще не видел ее работы обрамленными и распечатанными большим форматом. Нина попросила мастерскую доставить их прямо в кафе в четверг. Тем вечером мы закрылись рано и заперлись внутри с молотками, крючками, крепкой проволокой и бутылкой нормандского поммо.

Еще до того, как грузчики внесли последнюю фотографию, стало понятно, что «Кольшицкого» придется превратить в настоящую галерею. Всего фотографий было восемь, каждая размером с придорожный рекламный щит. Чтобы толком рассмотреть фото на одной стене, необходимо было прижаться спиной к противоположной.

— Я, пожалуй, начну выносить столы во двор, — объявила Рада, глядя, как Нина шелушит защитную пленку с очередного монументального портрета.

Я отошел назад, насколько хватало комнаты, и узнал Массимо, владельца пиццерии на углу Стэнтон-и Орчард-стрит. Фотограф поймала его рассеянно скребущим затылок над свежераскатанным диском теста. Футболка задралась от движения руки; из рукава выглядывал, как Мефистофель из-за угла, козлиный пучок подмышечных волос. Запах был практически осязаем. Каждая пора на носу Массимо была размером с рюмку.

— Да, боюсь, придется, — сказала Нина. — Марк, помоги ей.

— С удовольствием. Вот только… — я очень не хотел поднимать эту тему в присутствии Рады и понизил голос. — Каким образом ты предлагаешь зарабатывать деньги следующие несколько дней, пока идет выставка? То есть я понимаю, что в идеале мы продадим сами фотографии. Но в качестве запасного варианта…

— Давай продавать кофе только на вынос. Все равно не стоит держать еду рядом с работами.

— Верно, — кивнул я, толкая красный диван мимо стойки в задний коридор, по направлению к недокухне.

— Нет-нет-нет, диван оставь. Давай поставим его в центре, как банкетку в музее.

Я жизнерадостно обежал диван и принялся толкать его обратно с другого конца. Я был спокоен. Я набирал очки на будущее. Кредит недоверия.

— Извини, что заставляю тебя этим заниматься, — пробормотала Нина, распаковывая следующее фото.

— Ничего-ничего, — выдавил я, запыхавшись, и снял со стены тяжелющее зеркало, висевшее под кропотливо просчитанным углом. — Если ты довольна, то и я…

Я не был доволен. Я был слегка ошеломлен, так как следующая огромная фотография была моя. В смысле, это была фотография меня.

— О-па, — воскликнула Рада. — Какой симпатичный! Ой, извиняюсь, я имела в виду — не в жизни, а только на… ой, господи, теперь я еще сильней извиняюсь.

— Нормально, — сказал я. — Я понял. Не беспокойся.

Я совершенно не привык смотреть на свое изображение. Мои родители не были особыми фотолюбителями, так что в мире существует где-то шесть или семь фотографий Марка Шарфа до старших классов средней школы. Примерно по одному фото в два года. Нина тоже не особенно одаривала меня артистическим вниманием, поскольку в принципе предпочитала людям здания. Даже наши туристические снимки обходились без нас самих: мы оба считали филистерством добавлять себя к чудесам света. Короче говоря, я не был готов ко встрече с собой, черно-белым и исполински раздутым, вылезающим из картонной коробки.

Нина сняла эту фотографию, вспомнил я, в конце нашей первой недели в кафе. Стена за мной, теперь заляпанная брызгами кофейной гущи, была безупречно чиста. Я позировал на фоне кассового аппарата с лицом, застывшим в самодовольном столбняке. Две стройные копии автора отражались, как у Вермеера, в моих очках.