Когда ад замерзнет

— Думала я тогда об этом, и кажется мне, что это Галина Митрофановна. Она авторитетом большим пользовалась, ну и всех окрестных детей она принимала в нашем роддоме, легкая была у нее рука на эти дела. Но вот зачем ей это понадобилось… не иначе, чем-то ее обидела Полина. Галина Митрофановна была весьма крутого нрава дама, и уж если ей кто дорогу переходил, ничем не гнушалась. Вот как невзлюбила она невестку, например — ну, и не дала им с Лешкой жизни. По итогу Лешка спился… хотя тут и он виноват, конечно, а все ж… Ну, это неважно теперь, а относительно останков, то одна Полина исчезла так.

— Как же теперь узнать, она или не она. — По кухне, перебивая запах свежей краски, распространяется травяной аромат. — Закипело…

— Выключай, пусть остынет. Как остынет так, что ноги сможешь держать, посидишь минут десять, потом ноги вытрешь, вот этой мазью намажешь, носочки наденешь — и в постель. К утру воспаление уйдет. — Докторша пьет чай маленькими глотками. — А как узнать… мы тогда работать начали, я в детской больнице, Рустам — в городской травматологии. А Полина эта в цеху неосторожно травмировалась, и дали ей отгулы, только бы не было несчастного случая на производстве, ну а ей деваться некуда, работа нужна, пришла домой, а рука-то сломана, болит. Она вечером к нам пришла со слезами, и я ее повезла к Рустаму, у него как раз дежурство было, и он там ей снимок делал, гипс накладывал — ну, все как полагается. Ругался, что вот выбросили человека — лечись, как знаешь, а ей выплата была положена и что-то там еще, но тогда комиссия, расследование, а так просто дали отгулы, а на работе она числилась как работающая, и зарплата начислялась. Полина же очень просила шума не поднимать, начальства боялась. А у нее была сломана правая лучевая кость, это я отлично помню. У нас в отсеке коробки, там ее история болезни должна быть и снимок тоже. Рустам писал статьи в медицинские журналы, и кое-какие документы брал домой. Те, каких не хватятся. Вот там у него есть снимок тогдашний, я отлично помню, как он мне его показывал и говорил: смотри, классический перелом, как в учебнике.

— И среди записей есть фамилия, год рождения этой Полины?

— Уверена, что есть, ведь с паспорта переписывали в больнице. — Докторша заметно оживилась. — Тогда с этим строго было, со слов ничего не заполняли, только с паспорта.

Значит, завтра я позвоню Рите, а она позвонит своему симпатичному супругу. И как бы я ни была зла на Риту, но дело прежде всего. Тем более сейчас, когда я притащила сюда Лизкину дочь, мне нельзя рисковать, а потому все убийцы должны быть пойманы и посажены в зиндан.

А завтра начинается какая-то другая жизнь.

14

В детском городке шум и возня, песочница забита малышней. Яркие ведерки, совочки, формочки для «пасочек» — в общем, веселье. У нас ведерка нет, надо купить. У девчонки должно быть все, что есть у других детей, раз уж она живет у меня.

— Хочешь в песок? Там грязно, конечно…

— Нет. — Девчонка попятилась. — Нет, не хочу.

Думаю, она сейчас думает о приюте, и вот эта крикливая толпа напоминает ей о тамошних деньках.

— А качели?

— С тобой.

— Ну, тут без вариантов. Идем.

Я веду ее в сторону качелей, и мы обе ощущаем себя неуютно.

— А хочешь, пойдем уток смотреть? А качели потом.

— Уток!

Мы переходим мостик, перекинутый через пруд, и идем в сторону лодочной станции. Там есть заводь и живут утки, хозяин лодочной станции сделал небольшой домик на воде, она здесь все время теплая за счет трубы теплотрассы, подтекающей постоянно. И утиное семейство который год не улетает никуда, так и зимуют эти попрошайки на месте, и размножились они значительно. Мало того, в заводи водятся рыбки гуппи, что и вовсе невиданное дело. Они потеряли яркий окрас, но отлично переживают зиму в горячей воде, текущей из трубы.

— Вон, гляди — плавают, видишь?

— Утки?

— Они самые.

Девчонка зачарованно смотрит на возню уток, а я достаю пакет с бутербродами, которые взяла на всякий случай. Кто ее знает, чего ей захочется, она позавтракала кашей, которую принесла докторша, а я попила чаю, но мало ли, вдруг проголодается. Теперь я думаю, что часть бутербродов мы можем пожертвовать уткам.

— Давай, бросай — увидишь, как они станут толпиться и есть хлеб.

Она бросает хлеб, но он падает у самого берега. Никакая утка не станет подбирать его, пока мы здесь.

Но я плохо думала об этих птицах — привыкли они к безопасности, людей не боятся и подплыли близко, опасливо косясь на нас. Потом одна из них, возможно, самая голодная — или просто самая нахальная — подплыла к кускам хлеба, плавающим у наших ног, и принялась клевать. К ней потянулись остальные, девчонка завороженно наблюдает за их возней.

— И у меня есть утка.

— Ну да. Пушистая утка, и на пижаме тоже утки. Но знаешь, что мы сделаем? Пойдем в магазин и купим тебе еще и резиновую утку, и когда ты будешь купаться, она тоже будет плавать вместе с тобой.

— Купим?

— Обязательно.

— А когда?

— Да хоть сейчас, раз уж с качелями пока не сложилось.

Может, с ней как-то по-другому надо разговаривать, девчонка же мелкая совсем, но мне кажется, она все понимает.