Когда Америки не было

Американская казна не смогла найти средств даже на оплату поездки чрезвычайного посла в Париж. Бывший губернатор Джеймс Монро отправился во Францию за собственный счет, продав домашнюю коллекцию китайского фарфора и часть мебели.

«Сена часто меняет свой цвет», – одна из старых парижских поговорок. Роберт Ливингстон не оставлял усилий. Он издал в количестве двадцати экземпляров памфлет «Есть ли выгода от французского владения Луизианой?» с множеством политических и экономических доводов в пользу передачи устья Миссисипи американцам и переслал его Талейрану, членам семьи Бонапарта и влиятельным парижским друзьям. Зная, что во французской столице даже стены имеют уши, Ливингстон в частных беседах расписывал, как его молодая республика из слабого и «гадкого» утенка в прошлом превращается в прекрасного лебедя международной торговли и дальновидного стратегического партнера для мудрых друзей.

Известный своей рассеянностью дипломат сделал все от него зависящее, чтобы тайная канцелярия Наполеона смогла снять копию с личного письма президента США Ливингстону. В этом незашифрованном послании Томас Джефферсон выразился предельно жестко: «На всем земном шаре есть только одно место, обладатель которого всегда будет нашим естественным и извечным врагом. Это Новый Орлеан. Товары, поступающие с половины нашей территории, идут через этот порт… Если французы овладеют Новым Орлеаном, нам ничего не останется, как пойти под венец с Британией и ее флотом».

Наполеону докладывали о внезапно потеплевших отношениях Роберта Ливингстона и недавно появившегося в столице британского посла Чарльза Уитворта. «Человек, самым именем своим напоминавший о ночном убийстве в Михайловском замке, был направлен к Первому консулу в Париж, – писал историк А. Манфред. – Зачем? Предвестником новых злодеяний? Ночной совой, накликающей новые беды? Суеверный корсиканец испытывал к этому человеку отвращение, граничащее с ужасом. Взрыв ярости, внезапно овладевший Бонапартом на большом приеме у Жозефины 13 марта 1803 года, когда срывающимся голосом он кричал невозмутимому и надменному Уитворту: "Мальта или война! И горе нарушающим трактаты!" – этот взрыв ярости был порожден не только нарушением статей Амьенского мира. Ему посмели прислать послом человека, причастного к убийству Павла. В его собственный дом засылают убийц!»

В малярийных тропиках Гаити на глазах растаял французский экспедиционный корпус, а в портах Голландии намертво вмерз в лед наполеоновский флот (та зима в Европе оказалась необычайно холодной). Идея экспедиции в Луизиану отошла на второй план в свете новых политических вызовов. Амьенский мир с Великобританией доживал последние дни. Луизиана была беззащитна перед возможной атакой английского флота, а благожелательный нейтралитет американцев в грядущей европейской войне был бы на руку Франции. Сам Наполеон Бонапарт не раз цитировал изречение одного из маршалов Людовика XIII: «Для ведения войны необходимы три вещи: во-первых – деньги, во-вторых – деньги и в-третьих – деньги».

11 апреля 1803 года Талейран пригласил Роберта Ливингстона для беседы в свой особняк. Подали вино в хрустале и отменные hors d'oeuvres. Повар Талейрана считался самым изощренным «строителем блюд» во всем Париже. После протокольного обмена дипломатическими новостями глава внешнеполитического ведомства Франции с невозмутимым видом задал вопрос послу Соединенных Штатов: «Сколько вы готовы заплатить за всю Луизиану?»

Ливингстон на секунду лишился дара речи. Всего три недели назад холеное аристократическое лицо Шарля Мориса де Талейрана демонстрировало американцу святой патриотический эрфикс: «Ни пяди французской земли!»

Самое большее, о чем могли мечтать Джефферсон и Ливингстон – владеть окрестностями Нового Орлеана и устьем Миссисипи. Невероятным успехом считалось бы дополнительное приобретение прилегающей части побережья Мексиканского залива (так называемой Западной Флориды). Инструкции, которые вез Монро из Белого дома, предписывали в случае отказа Наполеона отстаивать права американской навигации на Миссисипи и свободной торговли через порт Новый Орлеан.

Великий интриган Талейран с оттенком легкого равнодушия в голосе предложил послу Ливингстону назначить цену за гигантский кусок североамериканского континента. Дипломат из Нью-Йорка сказал, что не готов сразу ответить на такое предложение, но выразил мнение, что американцев устроит цена в двадцать миллионов франков (около четырех миллионов долларов). Наполеоновский министр сказал, что сумма слишком мала и что они могут вернуться к переговорам завтра.

Бурбон-стрит в Новом Орлеане

До трех часов ночи Роберт Ливингстон сочинял пространное послание в госдепартамент, понимая, что у него самого времени нет. Даже срочная депеша плыла через океан полтора месяца. Положительный или отрицательный ответ из американской столицы вернулся бы с той же скоростью. Ливингстон верно оценил ситуацию, что не в правилах корсиканца вести многомесячное дипломатические лавирование.