Когда Америки не было

Томас Джефферсон, собравший в своем имении Монтиселло в Вирджинии лучшую в стране научную библиотеку, обладал самыми обширными сведениями о землях американского Запада. Впрочем, в этих британских, испанских и французских трудах содержалось слишком много небылиц. «Достоверные» источники утверждали, что где-то на просторах Северной Америки живут гигантские ящеры и агрессивные люди-циклопы, а климат непригоден для белого человека.

Попыток проникнуть в неизведанные земли было немало. Первым из исследователей считается кастилец Франсиско Коронадо. В 1540 году его отряд прошел сотни километров в глубь материка, открыл его западное побережье, гигантские плоскогорья и отроги Скалистых гор, величайший в мире Большой каньон и огромные реки Колорадо и Рио-Гранде. Искавшие золото конкистадоры увидели лишь некоторую часть страны, увязли в безбрежном «океане прерий» и повернули назад.

Томас Джефферсон, подобно многим героям эпохи Великих географических открытий, не оставлял надежду отыскать несуществующий Северо-Западный проход, который якобы связывал между собой два океана. Таковой была основная цель готовящегося предприятия. Именно этот неумирающий миф владел умами европейских географов, мореплавателей, монархов. Когда Людовика XVI везли на эшафот, он поинтересовался у своего палача: «Нет ли вестей от экспедиции Лаперуза?»

В качестве руководителя предприятия президент США выбрал своего личного секретаря, капитана М. Льюиса. К своим двадцати восьми годам вирджинец Меривезер Льюис (Meriwether Lewis) обладал немалым опытом армейской службы на западных территориях США. Тем не менее Джефферсон отправил капитана на несколько месяцев в Филадельфию, где тот встречался с членами Американского философского общества, учился геодезии и копировал все доступные ему карты западных земель, брал уроки геологии, минералогии, ботаники и зоологии, приобретал необходимые медицинские знания и навыки навигации по звездам.

Уровень американской науки в начале века оставлял желать лучшего. В мае 1803 года столичный архитектор Бенджамин Латроб, первый строитель Белого дома и Капитолия, направил подробное письмо в Американское философское общество, в котором высказал свое убеждение, что у парового двигателя нет будущего. Медицинские светила того времени полагались главным образом на кровопускание и рвотные средства (Джефферсон как-то написал: «Больной, которого лечат врачи, все-таки иногда выздоравливает»). Сам автор Декларации независимости обосновывал территориальные притязания Соединенных Штатов тем, что Гольфстрим якобы вытекает из Миссисипи и является продолжением ее течения. Поэтому он полагал, что все омываемое Гольфстримом, должно быть американским.

Переговоры в Париже весной 1803 года подошли к концу. Поставив свою подпись под договором о покупке Луизианы, Роберт Р. Ливингстон расчувствовался: «Мы прожили долгую жизнь, но это есть самое значительное достижение всей нашей жизни… С сего дня Соединенные Штаты занимают свое место среди первых держав мира».

Первый консул Франции Наполеон Бонапарт, подписав документ, обошелся без романтических сантиментов: «Я только что предоставил Англии сильного соперника, который рано или поздно поколеблет ее гордость и могущество».

Карта Америки на момент покупки Луизианы

Первая страница договора о покупке Луизианы

Неоглядные земли от правобережья Миссисипи до Скалистых гор составляли 828 тысяч квадратных миль (2,1 миллиона квадратных километров). На новых землях могла бы разместиться вся Западная Европа. Цена одного акра приобретенной территории составила 4 цента (7 центов за гектар), что считается самой крупной и выгодной операцией с недвижимостью за всю человеческую историю.

По своим географическим масштабам Соединенные Штаты отныне могли сравниться лишь с одной страной – Россией. Императрица Екатерина II как-то написала: «Российская империя есть столь обширна, что кроме самодержавного государя всякая другая форма правления вредна ей, ибо все прочие медлительнее в исполнениях…» Президент Джефферсон, росчерком гусиного пера удвоив территорию США, писал о зарождении «империи свободы».

Ноту протеста испанского правительства по поводу «нечестной» продажи Луизианы Бонапарт оставил без внимания. Посол Мадрида в Вашингтоне маркиз де Ирухо вручил ноту, в которой говорилось, что продажа колонии является грубым нарушением прежних договорных обязательств со стороны Наполеона. В ответе президента США эти жалобы были квалифицированы как «частные вопросы, касающиеся Франции и Испании, которые им следует уладить между собой».