Когда боги глухи

– А своих соотечественников тебе не жаль? – В глазах Бруно появился холодок, хотя голос был по прежнему ровный.

– Каких? Тех, кто вешал, расстреливал ни в чем не повинных людей, не жалко. Мы развязали вторую мировую войну, отправили на тот свет пятьдесят миллионов людей. Мне жалко таких, как я, обманутых пропагандой, отравленных нацизмом. Кем мы были в руках Гитлера? Оловянными солдатиками!

– А то, что ты сейчас говоришь, разве не пропаганда? Русская пропаганда! Ну ладно, допустим, Гитлер почти всю нацию оболванил, зачем же ты теперь второй раз позволяешь себя оболванивать? И кем? Нашими кровными врагами. Не забывай, что советские танки грохотали по мостовым Берлина, гибли немцы и немки, дети и старики…

– Не преувеличивай, Бруно! – оборвал Гельмут. – Русские как раз гуманно относились к нам, и ты это отлично знаешь. Так что оставь в стороне детей и стариков. А что «наработали» эсэсовцы и гестаповцы, теперь известно всему миру. Наверное, и ты побывал в лагерях смерти? Посмотрел на крематории, горы волос, детской обуви и всего прочего, от чего у нормальных людей кровь в жилах стынет.

– Я тебе уже говорил, что нацизм мне претит, – сказал Бруно. – Хватит об этом, брат! Неужели у нас не найдется других тем для разговора?

– Поедем ко мне, – спохватился Гельмут. – Жена ведь ждет!

Они расплатились и вышли из аэропорта. Гельмут подошел к стоянке машин у здания, взялся за руль мотоцикла.

– Лучше прокатимся на моей? – пригласил к новенькому, с западногерманским номером «мерседесу» Бруно.

Когда сели в машину, Гельмут то ли в шутку, то ли всерьез спросил:

– Тебя случайно не объявили разыскиваемым военным преступником?

– Со мной все в порядке, – насмешливо взглянул на него Бруно. – К банде фашистских преступников я не причислен, так что неприятностей тебе не доставлю.

– Я не это имел в виду…

– Я даже фамилию не изменил.

– Женат? Есть дети? – спросил Гельмут. – Помнится, ты еще в сорок втором собирался жениться… Кажется, на дочери генерала?

Бруно помолчал, на лбу его собрались неглубокие морщинки, на брата он не смотрел.

– У меня никого нет.

– Так женился ты или нет?

– Мы обвенчались в сорок втором, ее звали Густа, в сорок третьем она родила сына… Знаешь, как я его назвал? Гельмут…

– Значит, у меня появился племянник?

– Ты не даешь мне закончить, – ровным голосом продолжал Бруно. – В начале сорок пятого Густу и сына я отправил в Мюнхен к матери, – русские стремительно наступали, каждый день бомбежки, думал, там будет спокойнее… Ну и просчитался. Американцы превратили город в кладбище. В общем, никто в живых не остался – ни Густа, ни Гельмут, Во второй раз пока не женился.

– Воевал с русскими, а сильнее всего пострадал от американцев, – помолчав, заметил Гельмут.

– Американцы сейчас единственная наша надежда, – проговорил Бруно.

– Наша? – усмехнулся Гельмут.

– Все забываю, что ты член СЕПГ, – рассмеялся брат. – На улицу Карл-Маркс-аллее? В высотный дом с часами?

– Сразу видно, что ты бывший разведчик, – покосился на него Гельмут. – Наверное, знаешь, сколько денег у меня в сберкассе?

– Думаю, что и за десять лет в ГДР ты не скопишь необходимую сумму, чтобы купить «мерседес».

– У нас тоже есть свои автомобильные заводы, – сказал Гельмут. – А на «мерседес» я и не замахиваюсь!

– Наши фирмы на весь мир славятся, а вот чтобы в ГДР покупали автомобили, я не слышал, – подтрунивал Бруно. – Или вы в основном марксистскими идеями торгуете?

– А вы – нацистскими, – не остался в долгу Гельмут. – Соскучились по новому Гитлеру?

– Сдаюсь! – рассмеялся Бруно, легко обгоняя довоенный черный «опель». – Я смотрю, ты стал опасным противником…

– А ты думал, приехал, прокатил меня на своем роскошном «мерседесе» – и я лапки кверху?

– Да ну ее к черту, политику! – сказал Бруно. – Мне до смерти хочется увидеть своих племянников! Конечно, и твою ненаглядную Клаву.

– Только не говори ей, что ты был абверовцем, – предупредил Гельмут.

– А что? Яду подсыплет в вино или кофе?

– Эсэсовцы сожгли в коровнике ее брата и мать.

До самого дома они молчали.

2

Вадим и Павел сидели на деревянном настиле железнодорожного моста, большой зеленый луг с редкими соснами и елями расстилался перед ними, за лугом – сплошной бор без конца и края. Над вершинами деревьев медленно багровело небо, солнце еще не село, оно укрылось в большом розовом облаке в ярко-желтом ореоле. Облако таяло на глазах, косые лучи вырывались из него, рассекали бор на просеки. Был тот предвечерний час, когда природа затихала, даже птицы одна за другой замолкали.

– «Юнкерсы» сбросили на этот мост, наверное, с десяток фугасок, но так и не попали, – сказал Вадим.

– Я помню, в Лысухе всплыла после бомбежки здоровенная щука, – проговорил Павел. – Ванька Широков ее зацапал.

– Про щуку не помню, – заметил Вадим.

– А как Игоря Шмелева вытащил из-под моста, помнишь?

– Где он сейчас? – задумчиво посмотрел на речку Вадим. – Связался с воришками, наверное, в тюрьму попал.

– Или под поезд, – вставил Павел. – От кого-то я слышал, что его видели в Ярославле. Кажется, в милицию тащили – у кого-то чемодан спер!