Когда боги спали

В последующие несколько дней Ирадж несколько раз возвращался в пещеру. Он уходил один, никогда не рассказывая о своем намерении и ни о чем не говоря по возвращении. Но каждый раз, возвращаясь, он словно становился выше, ступал все более уверенно, в глазах появлялось все больше властности.

Сафар побывал там затем только один раз, и тоже в одиночестве. Однажды поздно вечером он размышлял о кошмаре с танцорами, погибшими от вулканического извержения. После того как он успокоился, а мысли прояснились, он вспомнил о находке, сделанной им в пещере во время одного из прошлых посещений. Убедившись, что Ирадж спит, он отправился в пещеру, в тот зал, где на каменной полке стояли старые кувшины. В углу лежали осколки разбитого горшка, которые привлекли его внимание из-за древних символов, изображенных на них. Он разложил черепки на полу, пытаясь собрать их в соответствующем порядке.

Рассматривая сложенную головоломку, Сафар поднял факел повыше. Но на этот раз его внимание привлекали не символы, а сам горшок. Он представлял собой округлый кувшин в форме глобуса с единственным небольшим отверстием для затычки. На этом шаре были изображены основные части света, включая океаны и четырех гигантских черепах, несущих на себе сушу. Вот здесь, в Средних морях, располагался Эсмир — что на древних языках означало просто суша, или земля. К северу лежал Ароборус, край лесов. К югу — Раптор, край птиц. Последней оставалась Хадин, земля огня. Сафар с большим вниманием разглядывал черепки, формируя горшок в уме. На этом глобусе Хадин располагалась на другой стороне земли — прямо напротив Эсмира.

Он склонился ниже, пытаясь тщательнее рассмотреть большой черепок с изображением Хадин, состоящую на самом деле из огромной цепи островов, а не из единого континента. На самом большом острове изображена была заснеженная вершина с ликом чудовища. Чудовище дышало огнем. Именно воспоминание об этом куске изображения и привело Сафара в пещеру. Он размышлял, не был ли этот остров в составе Хадин тем местом, куда его занесло в видении. Если только это было видение.

Он ощутил себя невежей. Ведь он всегда гордился своим умом, но сейчас ему его познания о мире казались столь же ничтожными, как какое-нибудь насекомое по сравнению с небесами. Он ощутил неодолимое желание узнать больше, отчего опечалился, понимая, что Губадан как учитель уже не в состоянии дать ему большего. И, глядя на черепки, Сафар вдруг подумал, что все его знания могли быть и ошибочными или основанными лишь на зыбких мифах, рассказанных Губаданом. Даже старый жрец признавался, что вообще не существует никаких черепах, держащих на себе сушу. Земля плавает в океане без чьей-либо помощи, говорил он. А черепахи являлись лишь символами, но не опорой. Хотя и предупреждал, что в символах могут скрываться значения, представляющие научную ценность.

Сафар решил, что в следующий раз, когда отправится с отцом в Валарию, отыщет там книги, с помощью которых расширит свои познания — хотя малейшего понятия не имел, какие же ему нужны книги. Но для начала, пожалуй, можно начать с той, что поведает ему о четырех континентах. Особенно о Хадине.

Он протянул руку к черепку с изображением Хадина, и как только пальцы его коснулись керамики, ощутил то самое теплое, приятное чувство, которое испытал той ночью, когда с небес обрушился ливень раскаленных частиц. Ощущение быстро пропало, и все вновь пришло в норму. Он встряхнулся, удивляясь, что же произошло. Он уставился на черепок с огнедышащей горой. Ничего не произошло. Немного погодя он оставил свои попытки и сунул черепок в свой мешочек с глиняными шариками, чтобы изучить его позднее.

Затем вернулся в лагерь, на свое ложе. И уснул без сновидений.

Через несколько дней жизнь в гроте ему надоела. Вернее, ему стало как-то не по себе. Он не показывал виду, но в воздухе носилось тревожащее ощущение магии и опасности. Наконец он придумал отговорку, как уйти отсюда. Он сказал Ираджу, что им не хватает мяса. Ирадж, всегда готовый поохотиться, согласился.

Оставив коз и ламу пастись на лугу, они несколько часов продвигались по заснеженным тропам. Сафар с помощью пращи сшиб несколько горных куропаток, а Ирадж из лука подстрелил зайца. Сафар поддразнил его, сказав, что с таким оружием надо охотиться на медведя, а не на кролика, и что стрела разнесла зверька на части, так что он теперь ни на что не годен.

Ирадж притворился оскорбленным.

— Неблагодарный, я только что спас наши жизни. Неужели ты не видел взгляда его глаз? Да это же самый настоящий людоед!

— Ой-ой-ой! — завопил Сафар. — Заяц-людоед! Бежим! Бежим!

И они помчались по тропе так, словно за ними гнался тигр.