Когда чёрный дым над окопом развеялся, он увидел Ильзе. Она лежала, раскинув в стороны руки, и смотрела в небо остекленевшим взглядом. Горчичного цвета курточка была вымазана грязью и кровью, винтовка валялась метрах в двух. Вальтер отчаянно закричал - как раненое, загнанное животное. Погибли все, кого он надеялся найти в родном городе.
Но размышлять было некогда. Он пополз в сторону ближайших развалин, вжимаясь в землю, когда начинали стрекотать выстрелы. У Кёнигсберга нет шансов, а ему нужно любым способом выцарапать свой. Больше тут нечего делать. Думать, переживать и плакать он будет потом.
Несмотря на массовое наступление русских, Вальтеру всё же удалось выбраться из города незамеченным. Он пошёл уже знакомой дорогой - в маленький посёлок, где жила Изольда. Ему некуда было больше идти. Накатанная двумя колеями дорога была разворочена колёсами орудий и становых пулемётов, изрезана гусеницами танков. Попадались порой гнутые закопчённые солдатские котелки, обрывки верёвок и каких-то тряпок, окровавленные бинты - всё, что оставляет за собой прошедшая армия.
Ильзе сидела на деревянной скамейке у ворот, покачивая на коленях малышку. Благоухали розы, собака мирно спала у себя в будке, не реагируя на запах Вальтера, а на тёмном шёлке небес мерцали крупные звезды.
Вальтер остановился у увитого сочным вьюнком забора.
- Здравствуй, Изольда.
Она вскинула глаза.
- Вальтер.
- Русские ушли?
- Два часа назад.
Он открыл калитку и шагнул на узкую дорожку. Изольда следила за его передвижениями. Вальтер подошёл к скамейке и опустился на землю у её ног.
- Ты нашёл свою семью?
Он качнул головой и осторожно взял её руку в свои ладони.
- У меня теперь никого нет... кроме тебя.
Некоторое время Изольда молчала. Проснулась малышка. Её недовольный крик разорвал тёплую ночную тишину, и Изольда с тихим "тшш" стала негромко напевать ей какую-то детскую песенку.
- Оставайся, Вальтер, - наконец сказала она и поправила пелёнку на лице дочери. - Я тоже одна. Вдвоём нам будет легче.
- Втроём, - поправил её Вальтер.
(1) Гитлерюгенд - молодёжная организация НСДАП. Запрещена в 1945 году в процессе денацификации.
Эпилог.
22 июня 1946 года.
Брестская крепость,
БССР.
Лиза положила на могилу букет перевязанных георгиевской лентой красных гвоздик и с грустной улыбкой погладила ладонью каменное надгробие, смахивая пыль. Молодые, совсем недавно высаженные на новом кладбище деревца купались в золотом свете солнца, жужжали насекомые, чирикали птицы. На плечо легла рука, и она обернулась.
- Пойдём, Лизок, а? - тихо попросил отец. - Повидались и ладно.
Лиза кивнула и бросила на надгробие ещё один взгляд. "Левицкий Вадим Викторович", - гласила надпись на латунной табличке. Она тускло сияла медным отливом. А рядом стояли ещё две плиты - мамы и Лиды.
Промахновский встал с низенькой скамеечки и стряхнул с брюк крошки, потом взял Лизу под руку. Они все втроём направились по узкой пыльной тропинке, что взбиралась на пологий пригорок, к кладбищенским воротам, храня почтительное молчание. Лиза глядела себе под ноги, крепко держа мужа за локоть.
Найти останки родных им не удалось. Впрочем, они и не искали - толку в этом не было. Если их и похоронили, то где-нибудь в общей могиле, отыскать которую теперь не представлялось возможным. Кто ж знает, куда немцы девали погибших. Может, закопали, а может, и сбросили куда-нибудь в яму.
Думать о плохом не хотелось. И Лиза не думала. Война закончилась, пришёл наконец-то долгожданный мир, наступило время жить. Они имели право на это счастье - выстраданное, вымученное счастье. Забывать погибших нельзя, но и постоянно оборачиваться назад тоже не нужно.
Могилы представляли собой обычные кенотафы(1). Их сделали Лиза с отцом. И сегодня, в годовщину начала войны, впервые пришли сюда, чтобы почтить память семьи. Из головы не выходила мысль, которую Лиза обычно гнала прочь: каким же скоротечным оказался её первый брак, как будто его и не было вовсе! Как будто он существовал только во сне. Она плохо помнила лицо Вадима, и практически не помнила его голос. Только улыбку - широкую, весёлую, всегда искреннюю.
Они вышли с кладбища. У ворот уже ожидала служебная машина отца. Водитель стоял рядом, со вкусом попыхивая папироской. На руке отсутствовало два пальца.
- Куда едем, товарищ генерал? - бодро осведомился он, глядя на них в зеркало заднего вида, когда они устроились на сиденьях.
- Давай, Корнилов, дочь мою с зятем в школу отвези, - отдал приказ отец. - А меня домой.
- Будет исполнено, товарищ генерал!
Полгода назад отцу поставили новый ножной протез. Ходил он всё так же с костылём, но хромать стал заметно меньше. Только фантомные боли мучили по ночам да саднили в плохую погоду застарелые шрамы от огня.