Когда деды были внуками

Стряпуха не ответила ничего. Авдеев сказал еще несколько слов, искоса наблюдая за поведением стряпухи: она была, как узнал Савка впоследствии, главным фискалом хозяина по их артели, и Авдеев немного ее опасался, хотя и сам был прихвостнем не из последних.

Внедрив таким образом ребят в их новое жилье, Авдеев пошел домой «выправлять посошок» свату, а ребята стояли у двери с котомками за плечами, не зная, что делать дальше.

Барак был пуст, если не считать человек семь спящих: от устали иль от хмеля — кто знает? За стенами опостылевшего барака остальные веселились, кто как умел: большинство, разумеется, в кабаке. Стряпуха не обращала на ребят никакого внимания. Простояв несколько минут, Савка наконец решился: снял котомку и положил ее под лавку у стола, а сам тихонько присел на эту лавку, с краешка. Андрей последовал его примеру.

Стряпуха тотчас же зверем метнулась к ним, схватила котомки и швырнула их под нары:

— Там ваше место, паршивцы! — Это было первое ее приветствие новоселам.

Попозже начали приходить отгулявшие шахтеры. Большинство — пьяные «в дым». Пьяные крики, песни, споры и тяжелые хмельные мужицкие слезы, перемешанные с махорочным и водочным перегаром, завершили шахтерский день отдыха.

Среди воротившихся, к своему великому изумлению и радости, Савка увидел и Катаева: оказалось, сват Авдеева пристроил и его.

Наутро Савка и Андрей вместе с остальными пошли на работу.

Сегодня шахтеры были уже не те, что вчера: не буйные, отчаянные головы, а обыкновенные рабочие люди, уважающие свой и чужой труд. К ребятам они отнеслись так же сочувственно, как и шахтеры «мышеловки», и так же охотно и щедро давали полезные советы применительно к их шахте: шахта была штольная. Посоветовали присматриваться к работе коногонов и через недельку-другую проситься на эту работу: «Все ж лучше ездить, чем ползать. Да и заработаете больше».

Узнав, что подрядчик — их земляк, некоторые забеспокоились:

— А фискалить не будете?

— Что вы, дяденьки: мы не такие. Мы деревенские. Нам это непривычно. Мы в школе за такие дела били, — уверял Савка.

И люди верили его простоватому открытому лицу. Андрей поглядывал с хитринкой, но, как обычно, кивками подтверждал слова Савки.

В эту шахту люди спускались не по стволу, как в буровой, а по «людскому ходу» — тоннелю в средний человеческий рост высотой и один метр шириной, прорытому в земле, под углом тридцать пять — сорок градусов. В земляном полу его были вырублены широкие, слегка наклонные пороги, окантованные внизу доской, укрепленной колышками.

Отсутствие клети и бадьи при спуске обрадовало Савку: своими-то ногами шагать веселей, чем проваливаться, словно черту, под землю.

Но новые товарищи в ответ на эту радость улыбнулись загадочно.

— А ты вот вечерком нам расскажешь, как тебе понравился наш ходок, — сказал один.

День прошел как всегда. Теперь уже Савка с Андреем — люди бывалые и работают не хуже прочих. Устали, конечно, до отказа, но уже без той нестерпимой ломоты во всем теле, как в первые дни их четвероногого хождения. Наконец работа закончена, можно домой. Вот и выход.

Пошли.

Как трудно идти вверх, когда ноги уже отдали работе всю свою силу, когда мускулы отказываются сокращаться и выпрямляться, приходится переставлять ноги напряжением воли…

А впереди бесконечная, темная дорога вверх. А над дорогой навис каменный низкий потолок. Кое-где он опустился, кое-где грунт подпучило — и шишка в голову, другая, третья!

Идущему не видны подвохи потолка. Запомнить их невозможно… И сыплются на голову удары, а из глаз — искры.

Вот когда ребята поняли значение загадочных улыбок товарищей… Да, клеть или бадья куда лучше!

В последней трети пути Андрей уже ныл и проклинал штольную, а Савка утешал.

— Дурачина! А дух-то в шахте какой легкий! Ветерочек! Вен-ти-ля-ция! — с удовольствием повторил он несколько раз незнакомое слово, и оно казалось ему таким же легким, свежим и живительным, как величайшее благо шахтера — воздух.

Вскоре ребята освоили один из способов облегченного выхода на-гора — бросаться ничком поверх угля на вагонетку, вытягиваемую лебедкой по соседнему ходу, и на ней «барином» проехать весь путь. Важно! Но однажды, мчась вверх на второй вагонетке (на первой ехал коногон Васька Пономарев), Савка вдруг услышал нечеловеческий вопль Васьки… Приник к углю — мгновенно, инстинктивно — и все же что-то слегка задело и его, Савку, по голове и сбросило шапку.

Поднявшись на-гора, Савка увидел распростертого на первой вагонетке Ваську без сознания, с вдавленным шрамом через весь лоб. От припухлых краев шрам казался очень глубоким.

Оказалось, что Ваську ударила прогнувшаяся под тяжестью земли крепь.

Ваську отвезли в больницу, откуда через несколько месяцев он уехал домой: от удара он стал «дурачком» и хозяевам больше не понадобился.

С этого дня Савка перестал так подниматься.

Вскоре Савке «повезло»: один из вагонов забурился — соскочил с рельсов — и изуродовал коногону ногу. После больницы он уехал домой. Освободившееся место занял Савка.