Когда деревья молчат

Ночь была душная и цвета чернил. Надвигалась гроза, я чувствовала её запах в воздухе, горячем и наэлектризованном. Это определенно была та ночь, когда надо растянуться под кроватью, но если я сделаю так, то не смогу перевернуть подушку холодной стороной к лицу. Поэтому я выбрала шкаф, и мое решение не изменилось даже тогда, когда меня начал преследовать там комар, жужжащий и впивавшийся в потную кожу, пока я пыталась заснуть.

Чтобы отвлечься от жары и насекомых, я представила своё лето. Завтра для меня будет последний день в седьмом классе. Скоро я буду бегать по кукурузным полям с протянутыми руками, на которых будет оседать пыльца, а в воздухе будет витать запах зелёного сока и земли. Лето означает, что всё вокруг взорвется от плодов и цветов. Облака цвета розового кварца будут плыть над головой, а мы с Сефи будем крутить педали так быстро, что поймаем ветер, и будем мчаться прямо по воздуху, насыщенному и пряному от запаха таинственных лесов и болот.

Может, Габриэль захочет к нам присоединиться. Чувство стыда снова хотело заползти в моё сердце, когда я думала о нём, но я не позволила. Габриэль, может, и не знает о блеске для губ, а даже если и знает, то простит меня, как только я всё объясню. Сефи простила. Возможно, мы сблизимся из-за этой ошибки и влюбимся друг в друга.

И он даст мне то ожерелье с бумажным самолётиком.

Но как поддерживать с ним контакт после школы? Я ни за что не наткнусь на него случайно. Мы вертимся совершенно в разных кругах. Единственный верный способ встретиться с ним этим летом – присоединиться к его церкви, но это казалось маловероятным. Мы были атеистами, по крайней мере, так говорил папа. Когда я спросила, почему, он ответил: «Там, во Вьетнаме, я понял, что единственный Бог – это солнце, которое взойдёт завтра. Я поклялся, что если выживу, то никогда больше не буду воспринимать восход солнца как нечто само собой разумеющееся».

«Поначалу всё шло нормально, – рассказывал он, – но через какое-то время рассветов стало так много, и все они стали выглядеть одинаково».

Так что никакого поклонения в нашем доме.

Нет, у меня был один день – завтра, чтобы связаться с Габриэлем до окончания школы, и единственный способ, который я смогла придумать, это попросить его подписать мой ежегодник. Эта мысль пришла ко мне в голову неожиданно. Как только у меня появился план, я сразу же смогла заснуть, не обращая внимания на комара.

* * *

Я резко проснулась, мое сердце глухо стучало. Я затаила дыхание, хотя и не знала, что меня разбудило. Мои часы стояли за дверью шкафа: нужно открыть его, чтобы увидеть время, но что-то в глубине меня говорило мне не двигаться.

Раскат грома заставил меня пискнуть, но потом я расслабилась.

Гроза.

Это меня и разбудило. Погода наконец разбушевалась. Я повела носом, вдыхая приближающуюся сладость весеннего дождя. Температура упала на несколько градусов. Я зарылась в моё гнездо из одеял с улыбкой на лице.

Но потом я услышала щёлк.

А потом ещё один.

Щёлк.

И ещё два.

Щёлк. Щёлк.

Звук был так близко. Наверное, папа был прямо под моей решёткой и стриг ногти.

Сколько ногтей он уже подстриг до того, как я проснулась? Сколько их осталось до того, как он подойдёт к лестнице? Тишина потрескивала. Волосы на моих руках были словно наэлектризованы. Я разгладила их, пытаясь унять бешеный стук сердца.

Шлепок щипчиков, ударившихся о кухонный стол, заставил меня похолодеть.

Папа неторопливо подошел к лестнице.

Он делал это время от времени с декабря. Мама начала работать консультантом по ежегодникам в том же месяце. Это означало, что она работала допоздна, а когда наконец добиралась домой, то так уставала, что сразу ковыляла спать.

Иногда в те ночи, когда она уходила – не каждую, но иногда, – папа стриг ногти, а потом крался к лестнице, и каждая половица стонала.

Он подходил к основанию лестницы и стоял там по несколько минут, так и не поднявшись на первую ступеньку. Моя спальня была первой от лестницы, а спальня Сефи – в конце коридора. Между нами была комната, в основном использующаяся как кладовая. Я не знала, что папа хотел забрать из кладовки, но из-за всех этих звуков я чувствовала себя запертой в доме с привидениями.

Именно после первой из таких ночей я перестала засыпать в своей кровати, как нормальная девочка. Отец никогда не шёл дальше того первого шага, ни разу, но он мог.

Сегодня он мог.

Я знала, что надо было крикнуть ему хоть раз, что пусть он уже возьмёт то, что ему нужно… что если он беспокоится о том, чтобы не разбудить нас с Сефи, то стоять у подножия лестницы ещё хуже. Но я не могла открыть рот. Это ощущение дома с привидениями не давало мне покоя. А потом наступало утро, а солнце светило ярко, внушая безопасность, и я не могла найти ни одной веской причины, чтобы поднимать эту тему с лестницей.