Когда дружба провожала меня домой

Я толкнул Рэйберна, и тут понеслось. Он дубасил меня, Анджелина пинала Чаки, а Ронда кричала, чтобы мы перестали быть дураками, и пихала любого, кто попадался ей под руку. Полминуты спустя этой компании уже и след простыл, а я остался с пустыми карманами. Этот придурок забрал у меня наушники.

Не знаю, как скоро я смог снова дышать более-менее нормально. Я лежал на спине и смотрел наверх. А оттуда, с эстакады, на меня пялились голуби, которые частенько там обитали и гадили на всех. Чаки неустанно спрашивал, все ли со мной в порядке. По крайней мере, мне так казалось, потому что я с трудом его понимал из-за прилипшей к брекетам губы. Мы валялись за мусорным контейнером – вечно везет нам на мусорки – и пытались прийти в себя.

– Мне надо накладывать швы? – спросил Чаки.

– Нет, губа просто распухла, – ответил я. – И перестань уже ныть. Хватит!

Я вытер с носа кровь и вывернул толстовку наизнанку, чтобы не было видно остальных пятен. Маме ни за что нельзя рассказывать. Иначе не успею и слова сказать, как она позвонит миссис Пинто. И тогда мои дела в школе станут в десятки раз хуже. А подбитый глаз объясню проверенной отмазкой: «На физкультуре играли в вышибалы».

Когда я вернулся домой, Флип не встретил меня у двери.

– Флип? – позвал я. – Иди ко мне, приятель. Пойдем навестим Галлею.

Пес вышел из маминой комнаты и торопливо подбежал к моим ногам. Я поднял его на руки и понял, что он весь дрожит.

В комнате на полу лежала лицом вниз какая-то женщина. Я даже не сразу сообразил, кто это, потому что мама должна быть на работе еще как минимум часа два.

– Мам?

Ее неподвижное тело было холодным. Похоже, она умерла, когда обувала кроссовки. Еще одна причина, почему мы собирались переехать во Флориду, – ее здоровье. Она жаловалась на то, что зимой в Нью-Йорке у нее бывает легкая аритмия.

Но знаете, что самое странное? Я злился на нее. Что мне-то теперь делать?

14. Колючие носки

Следующие четыре дня прошли как в тумане. Я не спал, не страдал астмой, даже не проронил ни одной слезинки. Я был совершенно спокоен. Для меня это событие не стало неожиданностью. Я получил еще одно доказательство того, что все хорошее не длится вечно.

Но я очень отчетливо помню свой завтрак в день поминок. Я как раз залил себе хлопья молоком, когда на кухню вошла тетя Джини и сказала:

– Бен, этот завтрак никуда не годится. Это даже едой не назовешь. Давай я приготовлю тебе что-то… Ох! – Она схватилась за грудь, будто вот-вот последует за мамой. – Твои брюки!

Ну да, они слегка коротки. Должно быть, я еще подрос за последний год, с тех пор как надевал их на собеседование по разноске купонов. Тогда все надо мной посмеялись, но зато у меня была работа.

– У тебя же торчат носки!

– Подумаешь, всего немного, – сказал я и еще чуть приспустил штаны. Теперь сидели они уже настолько низко, что был виден мой зад.

– И они белые!

«И что тут такого? – сказала бы мама. – Ну, увидели все твои носки, Бен. Разве от этого Земля перестала вращаться? Ты выглядишь круто. Я тоже могу так носить штаны». После этого она бы подтянула брюки и рассмеялась.

В отличие от тети Джини, которая тут же слетела с катушек.

– Пошли, – сказала она. – Садись в машину. Быстро.

И всю дорогу до «Мейсис» не унималась:

– Какое несчастье. Бедняжка. Если бы Тесс нас сейчас увидела, она бы свернула мне шею.

А на самом деле мама сказала бы: «Джини, прими таблетку».

– Но не переживай, мы сейчас все исправим.

– Я и не переживаю, – ответил я.

– Бедняга.

В магазин тетя позвонила заранее, чтобы к нашему приходу брюки были готовы. Внутрь она вошла как королева. Консультанты-продавцы ей только не поклонились.

– Это совершенно не то, – отмахнулась она от молодого человека, когда тот предложил ей какую-то дурацкую пару брюк: удобные, как джинсы, но сшитые из костюмного материала и очень блестящие. – Анджело, мы собираемся не в ночной клуб, а к моей старшей сестре на… – Тут она заплакала.