Когда герои падают

— Не со времен Козимы, — с притворной беспечностью заметил Торе, но он был хитрым стариком, и в золотых глазах, которые он передал дочери, был проблеск интриги.

Я не ответил, потому что не думал о золотых глазах.

Я думал о паре стальных, прочных, как броня глаз и задавался вопросом, какой инструмент мне понадобится, чтобы сломать этот металлический барьер надвое.

Глава 6 Данте

Мейсон Мэтлок был подвешен веревкой к потолку авиационного ангара, который мы держали недалеко от аэропорта Ньюарк Либерти в Нью-Джерси. Он провисел там очень долго, оставленный, как зарезанная корова, из которой высасывают кровь. Мейсон тоже истекал кровью, медленно и осторожно, из-за тысячи порезов от лезвия моей правой руки — Фрэнки.

Я шагнул через лужу застывшей крови, пересекая асфальт и останавливаясь перед склонившейся головой Мэйсона. Его одежда свисала с него лентами, часть ткани пропиталась теплой кровью, другие части прилипли к коже от прошлых травм. Он был прекрасным воплощением того, что могло случиться с мужчиной, если бы он связался с Каморрой.

Если он связался со мной или моими людьми.

Моя рука в кожаной перчатке резко дёрнулась, ударяя Мэйсона по щеке, да так сильно, что он очнулся от полукоматозного состояния. Его голова дернулась назад, когда стон сорвался с его бледных губ.

— Просыпайся, просыпайся, brutto figlio di puttana bastardo (в пер. с итал. «ты — сукин сын, ублюдок», — сказал я со зловещей улыбкой, когда он уставился на меня своими налитыми кровью глазами, его зрачки расширились от чистого ужаса. — Ты уже готов поговорить со мной?

Я рано понял, что двумя самыми сильными мотивами в этой жизни были страх и любовь. Я стал особенно талантлив в манипулировании ими перед своими врагами иногда используя одно, чтобы усилить другое, если это необходимо.

Мейсон Мэтлок был бесхребетным stronzo (пер. с итал. «мудаком»), который чуть не убил Козиму потому что уступил перед желаниями своего дяди Джузеппе ди Карло, но он не боялся телесных повреждений. В этом не было ничего необычного. Большинство мужчин, выросших в мафии, привыкли к насилию.

Меня это не остановило.

Если бы физическая боль не сломила его, возможно, сломит эмоциональная жестокость.

Итак, когда Мейсон пробормотал что-то отрицательное, я был готов.

Щёлкнув пальцами, Якопо шагнул вперед и протянул мне телефон с видео, уже отображаемым на экране. Я схватил Мейсона за подбородок и заставил его смотреть.

— Это твоя милая сестра Виолетта, не так ли? — заурчал я, заставляя его смотреть кадры, на которых его младшая сестра была привязана к стулу с кляпом во рту и изо всех сил старалась избежать рук моего человека, Адриано, который осторожно провел ножом по ее щеке.

Она дернулась, и металл врезался в ее плоть, кровь потекла, как рубиновая нить, по ее челюсти.

— Ублюдок, — рявкнул Мейсон, найдя в себе силы плюнуть в меня. Я вытер щеку легким движением пальцев. — Ты чертов ублюдок! Она не имеет к этому никакого отношения.

— Вообще-то имеет, — возразил я. — Она племянница Джузеппе ди Карло, того самого человека, который пытался поиметь Козиму и, следовательно, меня. Вы, ди Карло, в последнее время так сильно сунулись мне в задницу, пытаясь испортить мою сделку с картелем Басанте, что я подумал, что должен отплатить за услугу. — я сделал паузу и смотрел с ним видео. — У Виолетты отличная задница.

Мейсон бился о грубые веревки, хотя они впивались ему в плечи и спину. Движение вскрыло старые раны, из-за чего его кожа покрылась красными слезами.

Я изучал его без эмоций. Психолог бы назвал это диссоциативным поведением. Они могли бы обвинить в этом одну из трех популярных школ криминальной теории, такую как Чикагская школа или теория напряжений, которая постулировала, что мои склонности коренятся в бедности, отсутствии образования или культурном давлении. Но я был выпускником Кембриджа по психологии, сыном одного из самых богатых пэров Соединенного Королевства.

Они могли бы объяснить это, используя теорию субкультуры, что я был привилегированным белым мальчиком, действующим вопреки общественным нравам.

Все они будут неправы.

Все просто.

Я был сыном злого человека.

Есть разница между плохим человеком и злым.

Плохой человек был развращен влиянием своего воспитания или окружения, людьми, с которыми он ассоциировался, и, возможно, выбором других людей, возвышанных над ним властью.

Злой человек — человек вроде моего отца Ноэля, родился другим человеком, чем большинство. Человек, естественным выражением которого было насилие, и чей моральный компас был не столько сломан, сколько вообще не сформирован. Человек, который думал и чувствовал только себя и свою потребность грешить.

Ноэль Давенпорт мог быть герцогом гребаного королевства, но он был преступником, социопатом-убийцей высочайшего уровня.

Неудивительно, что как его сын я сам стал преступником?