Когда герои падают

Мои соски были так туго сжаты, что пульсировали, когда они касались его верхней части живота.

— Я могу сама о себе позаботиться, Данте. Мне не нужно, чтобы за мной присматривали, как за каким-то ребенком, — возразила я, приподнимаясь на цыпочках своих высоких каблуков, чтобы оказаться еще ближе к его насмешливому рту.

— Как за ребенком? Нет, у ребенка иногда больше рассудка, чем у тебя, — жестоко возразил он. — Ma dai [72]! Ты знаешь человека, которому дала свой номер, Елена?

— Это имеет значение? В отличие от тебя, он был джентльменом.

Я ни разу не повышала голос, но обнаружила, что почти кричу на него, тонкое пространство между нашими рычащими ртами заполнялось нашим смешанным дыханием, горячим, как огонь дракона.

— Gentiluomo? [73]

Этим человеком был Гидеоне ди Карло, — прорычал он, обхватив меня руками за плечи, слегка встряхивая. — Тот самый человек, чей брат пытается взять на себя руководство гребаной Коза Нострой. Тот самый мужчина, чья семья чуть не убила твою сестру. Та самая семья, которая пыталась убить меня на моей вечеринке.

Я моргнула, потрясенная открытием.

Данте продолжал, безжалостно пробивая мою оборону.

— Я говорил тебе, что мои враги захотят использовать тебя против меня, Елена, и я просил тебя быть осторожной. Вместо этого ты даешь человеку, который хочет моей смерти, свой чертов номер телефона.

Гнев просочился из раны, пробитой в моей гордости. Я слегка обмякла в его хватке и опустила глаза на его плечо, чтобы избежать его осуждающего взгляда.

— Я не знала.

Он резко вздохнул, его теплое, пахнущее вином дыхание коснулось моего лица, когда он удивил меня, притянув меня к себе во внезапном объятии. Его руки чуть не раздавили меня, ярость все еще ощущалась даже в нежном выражении лица.

— Для умной женщины ты можешь быть очень слепой.

Я вырвалась из его объятий, лицо пылало, кожу кололо от стыда.

— Прости меня за то, что я хоть на мгновение подумала, что мужчина может проявить ко мне искренний интерес. — я слегка поморщилась, осознав уязвимость своих слов.

Некоторый антагонизм, вибрирующий в Данте, затих, когда его выражение лица превратилось в мрачную задумчивость. Когда он снова потряс меня за плечо, это было почти нежно.

— Елена, — сказал он с явным раздражением. — Ты самая сложная женщина, которую я когда-либо знал. Такая стойкая и сильная, прирожденный боец, потому что жизнь научила тебя выживать, и это прекрасно.

Я отстранилась от него, отступив назад, потому что внезапно мне стало трудно дышать. Он отпустил меня, но его глаза впились в мои, заставляя увидеть искренность, услышать слова, которые, как я знала, уничтожат меня.

— И все же ты так боишься, — сказал он низким голосом, его слова поползли через пространство ко мне, как медленное движение густого, зловещего тумана. — Ты так чертовски боишься быть мягкой и нежной, потому что весь шелк под твоей броней так легко разорвется в чужих руках. Эта неуверенность ослепляет тебя к правде. Она разъедает доброту в тебе. Если бы ты видела то, что вижу я, когда смотрю на тебя, ты бы никогда больше не сомневалась в себе. Тебя бы не обманула легкая лесть какого-нибудь stronzo [74] вроде ди Карло, заставив думать, что он достаточно хорош для тебя.

— О, — выпалила я, вскидывая руку, словно мои слова были ножом, которым я могла владеть. — И я полагаю, что так оно и есть?

Его взгляд был нервирующим, не моргая, он смотрел на меня с такой темнотой, что я потеряла дорогу в черном лабиринте этих глаз. Наконец, он пожал красноречивыми итальянскими плечами и засунул руки в карманы, как бы сдерживая их.

— Forse [75].

Я покачала головой, туда-сюда, туда-сюда, не в силах остановиться, потому что ни на секунду не хотела забыть о своем отрицании.

— Не говори глупостей.

— Я предпочитаю романтику, — предложил он, высмеивая меня, как делал всегда.

Только на этот раз это было не смешно.

Это было опасно и потенциально смертельно.

Я отступила еще на шаг.

— Я твой адвокат, Данте. Не более того.

— Ты была чем-то большим с того момента, как я тебя встретил, — возразил он, шагнув вперед, преследуя меня шаг за шагом через весь кабинет. — Ты была сестрой моей лучшей подруги, женщиной, которой она восхищалась больше всего на свете. Как я мог не быть заинтригован? А потом ты увидела меня в больничной палате, и я подумал, что ты будешь драться со мной там, чтобы защитить ее. Но только когда ты прижала меня к стене своим маленьким кулачком в моей рубашке и пригрозила мне смертью, если я хоть раз обижу Козиму, я понял, что ты нечто особенное. Настоящий lottatrice [76], женщина гладиатор.

Мы оба находились уже в другом конце кабинета, за входом у задней стены с книгами. Я сделала еще один шаг назад, и мой позвоночник ударился о полки. Данте оказался на мне в следующее мгновение, его тело стояло в сантиметре от моего, но его рука, как казалось, нашла мое горло и обхватила его, его большой палец почти успокаивающе поглаживал мой пульс.

Он наклонился ближе, и его глаза стали для меня всем миром.

— Как такой мужчина, как я, может устоять перед такой женщиной?