Когда герои восстают (ЛП)

Аврора, конечно, переживала больше всех. Она вообще не могла находиться вдали от Данте или меня, поэтому в первый месяц, когда она жила с нами, нам пришлось строить свою жизнь так, чтобы один из нас постоянно был с ней. Она не доверяла незнакомцам и не хотела возвращаться в школу, где она чувствовала себя незащищенной и уязвимой. Иногда дома, когда я не могла ее найти, она пряталась в шкафу на кухне или в ванной. Она говорила мне, что так она чувствует себя в безопасности.

Она разбивала мне сердце каждый божий день.

К счастью, мы отвели ее к лучшему детскому психологу на Манхэттене, старому другу Данте еще со времен его учебы в Кембридже, и в течение четырех месяцев терапии, проводимой раз в две недели, Аврора снова стала походить на себя прежнюю. Она даже согласилась переночевать в мамином доме в прошлые выходные.

Это был процесс, и я знала, что он будет долгим.

У меня не было такой же детской травмы, но у меня была своя, и мне потребовалось двадцать семь лет, чтобы преодолеть ее тяжесть.

Я надеялась, что любовь и привязанность остальных членов ее семьи поможет ей исцелиться гораздо быстрее, чем это сделала я.

Это вернуло нас в маленькое кафе, куда Яра впервые привела меня почти год назад, чтобы рассказать мне свою собственную историю о мафии.

Теперь я была близка с владельцами кафе, Андреа и его женой, Гилией, и они встретили нас широкими улыбками и поцелуями, когда мы пришли в пятницу утром, чтобы встретиться с Гидеоне.

— Мне все еще не нравится, что у него есть твой номер, — ворчал Данте, когда мы приняли от Андреа наши маленькие белые чашечки с густым эспрессо и пересели за один из трех крошечных железных столиков на тротуаре.

Я закатила глаза, потому что мы уже сто раз это проходили.

— Это мой рабочий номер, капо, который с тех пор аннулирован, потому что я больше не работаю в Филдс, Хардинг и Гриффит.

Он ничего не сказал, его молчание было сердитым.

И снова я не могла его винить.

Мы многое залечили за последние шесть месяцев, но потеря двух самых дорогих друзей сделала Данте угрюмее, чем обычно. Он был альфой, защитником, что его убивала мысль о том, что он подвел Бэмби и Яко.

— Эй, — я протянула руку через стол, чтобы взять его руку и прижать поцелуй к ее центру, как он делал это со мной. — Ti amo, Capo. Все будет хорошо. (пер. с итал. «я люблю тебя, капо»)

— Извините, что прерываю.

Я подняла глаза и увидела Гидеоне ди Карло, стоящего в нескольких метрах от меня. Я и забыла, насколько он красив и как не похож на своего покойного брата. Я боялась, что увижу призрак Агостино, что это снова вызовет ощущение пистолета во рту, ужас, который я испытывала, борясь за свою жизнь.

Он был темноволосым и зеленоглазым, широким и крепким, в то время как его брат был светловолосым и темноглазым, высоким, но худым. В болотной глубине этих зеленых глаз было что-то почти человеческое.

В Агостино не было ничего человеческого.

— Спасибо, что пришли, — сказала я, вставая и жестом указывая на стул напротив. — Пожалуйста, садитесь.

Гидеоне, глядя на Данте, который напрягся, как хищник, готовый наброситься, занял предложенное место, сохраняя почти метр пространства между собой и столом.

Вот так два льва-альфа встречались без насилия. Много пространства и женщина между ними.

— Давайте сразу перейдем к делу, — объявил Данте, доставая бумаги из кейса, лежащего у его ног. — Мы хотим удочерить Аврору. Технически, у тебя есть право возражать против этого, как у ее кровного дяди. Мы надеемся, что в тебе есть порядочность, которой нет у твоего брата, и ты подпишешь свои права документы.

Гидеоне уставился на него.

Я вздрогнула.

— Мой муж хотел сказать, что для нас будет честью официально сделать Аврору частью нашей семьи, и нам нужно ваше согласие, чтобы это произошло.

Его твердый рот смягчился.

— Как она?

Прежде чем я успела остановить улыбку, она завладела моим ртом.

— Она прекрасна. В прошлом месяце мы праздновали ее седьмой день рождения. Были только семья и мальчик, в которого она влюблена уже много лет.

Тот самый восьми, теперь девятилетний, о котором она говорила маме, когда впервые та встретила ее. Того самого, которого она хотела поцеловать.

— Хорошо, — пробормотал Гидеоне, глядя через дорогу, словно представляя себе это. — Я рад этому. То, что она видела... это было бы тяжело для любого ребенка.

— Она не спала неделями, — прорычал Данте.

Я положила руку на его твердое бедро и сжала.

— Она делает успехи. Мы ходим с ней на терапию раз в неделю, и у нее есть и самостоятельные занятия.

Что-то дрогнуло в его лице, какой-то мускул, который, как он удивился, все еще работал.

— Вы хорошо к ней относитесь. Она должна быть в порядке.

— Она будет лучше, чем в порядке, — утверждал Данте, его рука сжалась в массивный кулак на столешнице, демонстрируя территориальную угрозу.

Я чувствовала себя так, словно находилась в центре документального фильма Дэвида Аттенборо.