Когда герои восстают (ЛП)

Что-то треснуло в этом холодном взгляде, сквозь трещину пробился огонь.

— Не будь глупой. Конечно, для меня это значит все. Ты мотивация каждого моего решения, Елена.

— Тогда объясни мне.

Он посмотрел в овальное окно на бледное небо. Когда мы покидали Неаполь, было раннее утро, но мы возвращались в прошлое, и время словно застыло на месте.

— Капо, — обратилась я к нему, ухватившись руками за обе щеки, чтобы повернуть его голову лицом ко мне. — Ты и я одна команда. Пожалуйста, скажи мне, потому что, если что-то не так, я смогу помочь.

Суровый рот смягчился, а глаза стали ласковыми, оглядывая мое лицо.

— Lottatrice mia, всегда готова бороться за меня. (пер. с итал. «мой боец»).

— Sempre, — согласилась я.

Всегда.

Его глаза вспыхнули, и последние остатки сдержанности покинули его со вздохом.

— Я принял решение. — это предчувствие нарастало, как шипы в легких. — Мы возвращаемся в Нью-Йорк.

Я моргнула, немного ошеломленная его словами.

Дело не в том, что я не хотела возвращаться. Марко был либо кротом, либо другом в коме, который нуждался в нашей поддержке. Чен и Якопо справлялись с нападениями ди Карло в одиночку, потому что Адриано все еще поправлялся. Бэмби и Аврора больше не отвечали на мои звонки и попытки пообщаться по сети.

Мама находилась в Нью-Йорке и Бо...

Моя работа.

Которая, очевидно, ждала меня, если я когда-нибудь вернусь.

Но была одна веская, непобедимая причина, по которой мы не могли вернуться в Нью-Йорк.

Данте отправился бы в тюрьму, как только они узнали бы, что он вернулся в страну.

Он наблюдал за тем, как мои мысли проносятся за глазами, его лицо было каменным.

Это делало его похожим на Александра.

Ужасающе холодным.

— И каков твой план? Сидеть где-то взаперти, будто ты снова под домашним арестом, потому что как только кто-то доложит, что ты вернулся в страну, тебя выследят и отвезут прямо в тюрьму?

Я знала, что это не было планом.

Данте дикий зверь. Добровольное возвращение в клетку противоречило его природе.

— Не совсем. — его вздох был горьким на моем лице, когда он обхватил мои щеки. — Я собираюсь сдаться.

Каждый атом моего тела застыл.

Приостановленная реакция, вызванная подавляющим шоком и яростью, которые обрушились на меня, как ядерный взрыв.

Наконец, ярость прорвалась сквозь неверие.

— Ты что, блядь, издеваешься? — спросила я тихо, потому что было трудно говорить, когда гнев бурлил в каждом сантиметре меня.

— Все не так плохо, как кажется, — попытался сказать он разумно.

Словно в этом дурацком плане было что-то разумное.

Я вскочила на ноги, потому что прикасаться к нему, когда я чувствовала, что ненавижу его, было слишком. Мое тело дернулось, когда ярость съела меня, поглотив целиком.

— Ты не сдашься.

— Лена, если бы ты только послушала меня минутку...

— Нет.

— Просто...

— Ни в коем случае.

— Елена, — наконец рявкнул он, вскочив на ноги так, что мы оказались прижаты почти грудь к груди. — На нашу Семью напали. Я не собираюсь бросать их на произвол судьбы.

— Какого черта тогда все это было с Рокко и отвоеванием Неаполя? Мы сделали это, чтобы получить подкрепление для помощи в Нью-Йорке.

— Им нужен их капо, — утверждал он с тем абсолютным высокомерием и тоталитарной диктатурой, которые порождены рождением второго сына герцога и итальянского мафиози.

— Ну, и мне тоже, — крикнула я.

Его ярость замерцала, затем погасла, когда он попытался дотянуться до меня. Я отступила, не в силах вынести этого.

— Sono con te, lottatice mia, — напомнил он мне, — anche quando non lo sono.

Я с тобой, мой боец, даже когда меня нет.

— Думаешь, я приму тот факт, что мой двухдневный муж хочет сдаться полиции за побег из-под залога, когда есть тысяча и один способ избежать этого?

Что-то затемнило края моего зрения, сердце забилось слишком быстро, а дыхание стало слишком поверхностным. Мне потребовалось мгновение, чтобы понять, что это была паника.

Страх.

Я не могла представить, что Данте учит меня любить его и жить с ним одной жизнью только для того, чтобы вырвать у меня все это, как только мы обретем хоть какой-то покой.

— Это и есть жизнь, — сказал он мне. — Я ясно говорил тебе об этом снова и снова. Я не могу предложить тебе ничего, кроме хаоса, но я буду любить тебя каждый день.

— Я могу выдержать все, если буду рядом с тобой, но просить об этом? Просить меня смириться с тем, что ты проведешь месяцы или даже годы в тюрьме в ожидании суда, который обвинитель и судья уже решили, что ты проиграешь несмотря на то, что у них нет конкретных доказательств? Ты не просто просишь меня о какой-то мелочи, Данте. Ты просишь меня прожить жизнь без тебя.

Его глаза были темными и дымящимися, трещины, пробившиеся сквозь землю, уходящие прямо к центру мира.

— До этого не дойдет.

— Ты не можешь этого знать! — я закричала, руки взлетели, как птицы, атакованные каким-то более сильным хищником. — Как ты вообще можешь стоять здесь и говорить мне такое?