Когда герои восстают (ЛП)

— Этот орган бьется для тебя. Он кровоточит для тебя. Я твой. Твой меч, твой чемпион, твой любовник и твой дом. Ты еще не понимаешь этого, но я никогда не причиню тебе боль, Елена. Я причиняю боль только ради тебя, потому что, черт возьми, ты и так слишком много пережила. Я причиню боль только тем, кто причиняет боль тебе, потому что я люблю тебя, и я не позволю никому другому уйти от того, чтобы причинять боль твоему сердцу без последствий. Mi senti?

Ты слышишь меня?

— Да, — сказала я сквозь беззвучные слезы, которые испортили мой макияж. — Я слышу тебя, Данте.

— Я люблю тебя, Елена, — сказал он, и эти слова были как четыре удара прямо в мою грудь, пробив клетку моих ребер, чтобы сразу попасть в мое нежное, жаждущее сердце. — Mi senti?

— Ti sento, — пообещала я ему, слизывая слезы со рта. — Я слышу тебя.

— Ты веришь мне?

Всхлип застрял в моем горле и болезненно переместился в рот, где сорвался с моих губ и упал, между нами, мокрый и уродливый.

— Да, — икнула я, прижимаясь одной рукой к его груди, а другой к его руке на моей щеке. В этот момент я могла представить, что он когда-нибудь отпустит меня. — Я верю тебе.

Он смотрел на меня, как ангел-мститель, обезумевший от сильной, мстительной ярости, но медленно, вдох за вдохом, он смягчался, пока наконец не прильнул ко мне, лоб в лоб.

— Cuore mia (прим.итал: «мое сердце»), мое сердце разрывается из-за тебя, — прошептал он неровно, прежде чем поцеловать слезы с моих щек. — Я не позволю твоему сердцу разбиться снова.

— Хорошо, — прошептала я через задыхающееся горло. — Хорошо, Данте.

— Спасибо, что рассказала мне, знаю, это было трудно.

— Вообще-то, нет, — призналась я. — Я чувствую себя лучше, чем когда-либо за последние годы. Мне придется уволить своего психотерапевта, если мы когда-нибудь вернемся в Нью-Йорк.

Он засмеялся, потому что знал, что я этого хочу.

— Mia bella lottatrice, — прошептал он, как молитву, на моих губах, прежде чем поцеловать.

Мой прекрасный боец.

Я поцеловала его как боец. Как боец, а не жертва. Потому что впервые почувствовала, что жертву, которой я была, можно похоронить, оплакать и жить дальше. В моей душе всегда будет могильный камень, где будет похоронено то, что Кристофер забрал у меня, но это не будет определять меня.

Я не позволю этому, как и этот красивый грубый мужчина, который держал меня так, словно я была его сокровищем.

— Может, поедем домой? — спросил он, потому что был таким мечтательным.

Я вздохнула, уткнувшись ему в шею, потому что он так хорошо пах.

— Нет, я чувствую себя хорошо.

Он издал звук несогласия в своем горле, и я отстранилась, улыбаясь ему.

— Я уверяю, я действительно чувствую себя хорошо. Я хочу заменить все эти старые воспоминания о Кристофере на что-то гораздо лучшее. С тобой. К черту прошлое, давай сосредоточимся на будущем.

— Мне нравится слушать, как ты ругаешься, — сказал он, разряжая обстановку.

Я поцеловала.

— Угости меня вином и ужином, капо, а потом, я не могу дождаться, когда ты меня трахнешь.

— Che coraggio, — прошептал он мне в губы. Какая смелость. — Ладно, боец, пойдем.

Глава 12

Елена

Мы ели на набережной рядом со сверкающим аквамарином океана. Данте знал владельцев маленького ресторанчика, расположенного в стороне от проторенной дорожки, за массивным утесом от главной набережной, заполненной туристами. Мы начали с Апероль Шпритца и перешли к вину, дополняя наши закуски из свежих морепродуктов и блюда из пасты, мясное блюдо, плавающее в зелени песто, и горький эспрессо, чтобы завершить все это.

Мы смеялись.

Было странно думать, что я могу смеяться после такого признания, что Данте может естественно улыбаться после того, как его охватила ярость.

Но в этом и заключалась сила того, что было, между нами.

Мы оживляли друг друга, в хорошем и плохом смысле, все усиливалось и становилось острым.

Данте рассказывал мне счастливые истории о своем детстве в Перл-Холле и обещал, что однажды мы вместе посетим поместье, чтобы он мог показать мне все свои особые места. Я рассказала ему о том, как в восемь лет уронила четырехлетнего Себастьяна на голову. После этого у него долгое время была огромная шишка, поэтому все ласково называли его patatino — маленькой картошкой.

Когда после захода солнца появилась небольшая местная струнная группа и над каменной дорожкой зажглись струнные фонари, Данте пригласил меня на танец.

Я смотрела на его руку, вспоминая, как он пригласил меня на танец в Нью-Йорке на вечеринке в честь Святого Дженнаро, и удивлялась, как далеко мы продвинулись. От врагов к любовникам, от соперников к единому целому, скрепленному уважением и обожанием.

Я вложила свою руку в его большую ладонь и позволила ему провести меня в пустое пространство между столиками на краю дамбы и рестораном, примостившимся на скале.

Он прижал меня к своей груди, затем перекинул обратно через руку и улыбнулся мне в лицо.

— Как так получается, что даже с врагами у ворот я чувствую себя спокойно с тобой?