Когда горела броня. Наша совесть чиста!

Тем временем эшелон приближался к фронту. Все чаще попадались следы бомбежек — воронки, сброшенные с путей разбитые и сгоревшие вагоны. Настроение в вагонах снова упало. Шел десятый день пути, к вечеру поезд должен был прибыть на конечную станцию, откуда маршевые батальоны разойдутся, чтобы пополнить выбитые в боях части. По обе стороны от железной дороги тянулись убранные поля. Волков, пребывая в меланхолическом настроении, вяло переругивался с Архиповым, который зашел по крышам проведать друга. Как бы между прочим особист рассказал, что во втором батальоне был случай дезертирства, однако вовремя пресеченный. Дезертиров сдали на станции в комендатуру, и судьба их обещала быть незавидной. Архипов говорил достаточно громко, так что слышал весь вагон — он тоже проводил свою политработу. Внезапно поезд резко дернулся и, проскрежетав несколько метров, встал. На полу образовалась куча мала из тех, кто не удержался на ногах.

— Что за… — Волков высунулся в дверь и резко отпрянул.

Мимо вагона по земле пронеслась, сопровождаемая ревом мотора, черная тень, и почти сразу ударил взрыв. От стенки хлестнуло щепками, кто-то прерывисто застонал.

— Воздух! — крикнул лейтенант. — Разобрать оружие и покинуть вагоны!

Мимо него сунулся к двери здоровенный боец.

— Куда? Где винтовка? — Волков толкнул красноармейца обратно. — Винтовки не оставляем!

Люди выскакивали из вагонов и разбегались от эшелона в разные стороны. Комроты и особист выпрыгнули последними. Скатившись с насыпи, лейтенант осмотрелся. Эшелон атаковали четыре немецких истребителя. С первого захода они повредили паровоз, который сейчас стоял, окутанный паром, и подожгли два вагона. Теперь длинные худые самолеты снова атаковали поезд сбрасывая небольшие бомбы.

— Я в штабной вагон, — крикнул Архипов и побежал вдоль путей.

— Давай! — ответил Волков и посмотрел в поле.

От того, что он там увидел, лейтенанта затрясло. Красноармейцы бегали по стерне, как зайцы, а пара немецких истребителей ходила над самой землей, поливая людей огнем из пулеметов и пушек. На глазах комвзвода бойца приподняло снарядом и в облаке кровавых брызг отбросило на несколько метров. Люди забыли все, чему их учили все это время, и вместо того, чтобы вести огонь по самолетам, превратились в мишени. Волков вытащил из кобуры наган и бросился в поле.

— Прекратить панику! — Он несколько раз выстрелил в воздух, но и слова, и выстрелы заглушил рев истребителей.

Лейтенант сбил с ног какого-то невысокого красноармейца и, глядя в полные животного ужаса глаза, проорал:

— На спину и стреляй! Слышишь?

Человек часто закивал и, подтянув к груди винтовку, трясущимися руками передернул затвор.

— Давай, молодец! — ободряюще кивнул лейтенант и побежал дальше.

Большинство красноармейцев уже догадались лечь и теперь старались вжаться в ровное поле, кто-то даже принялся лихорадочно ковырять землю саперной лопаткой. О том, чтобы стрелять по самолетам, никто не думал. Немцы снова атаковали пули поднимали фонтанчики земли, находя новые и новые жертвы.

— Ррооотааа! — надсаживаясь, закричал Волков. — По самолееетам! Огонь!

От злости на глаза навернулись слезы. Он полтора месяца готовил красноармейцев к войне, и первый же налет превратил их в испуганное стадо. От мысли о том, что завтра, быть может, ему придется идти в бой с этими людьми, ротному стало страшно. Внезапно слева от него ударил винтовочный залп. Знакомый голос командовал:

— Заряжай! Целься! ОГОНЬ!

Взвод Берестова выстрелил снова. Они били вслед самолетам и вряд ли могли повредить их или напугать пилотов, но уже то, что они отстреливались, было замечательно. Белогвардеец, подавая пример остальным, стрелял не лежа на спине, а с колена.

— Второй взво-о-д! Хватит землю ковырять, по самолетам, беглый огонь!

Медведеву тоже удалось организовать своих людей, и теперь они выпускали пулю за пулей в атакующие самолеты. На глазах у лейтенанта Холмов, стоя на колене, с несвойственной ему обычно собранностью перезаряжал винтовку, целился и бил в небо. Даже третий взвод, командира которого назначили перед самым отъездом, похоже, начал приходить в чувство. Немцев сопротивление, похоже, нимало не заботило. Они уже сбросили все бомбы и теперь развлекались стрельбой по живым мишеням. Зенитных пулеметов в полку не было, даже обычных, ручных хватило едва по одному на взвод — доукомплектовать оружием их должны были уже на фронте. Справа ударила очередь Дегтярева, еще одна. Пулеметчик второго взвода, студент механического факультета Зверев открыл огонь по самолетам. Второго номера рядом с ним не было, поэтому Зверев стрелял стоя, придерживая пулемет за сошки Медведев подскочил к своему бойцу, что-то сказал. Зверев кивнул, и старшина, нагнувшись, пристроил ствол пулемета себе на загривок, крепко сжав сошки обеими руками. Истребители выходили в очередную атаку, и пулеметчик развернул импровизированный «станок» им навстречу. Первый самолет шел прямо на старшину. «Почему он не стреляет, — лихорадочно думал лейтенант. — Заело?»

— Стреляй! — заорал старшина.

— Лешка, стреляй! — кричали красноармейцы.