Когда горела броня. Наша совесть чиста!

Гольдберг появился в роте почти сразу после атаки, обмундирование комиссара было в пыли и грязи, повязка сорвана. Записав данные Холмова, политрук отправил сообщение в штаб дивизии, сказав, что о таком подвиге нужно говорить как можно больше. Пройдя по окопам, комиссар поговорил с людьми, дал пару советов по захваченным немецким автоматам, развел руками, когда спросили про пулемет. Волкова несколько беспокоило, что произойдет при встрече Берестова и Гольдберга, но бывший белогвардеец был абсолютно спокоен. Зато политработник, проходя мимо командира первого взвода, словно споткнулся и как-то странно посмотрел на старшего сержанта. Рота углубила немецкие траншеи, развернув пулеметные гнезда в сторону немцев. Когда в полдень немцы нанесли артиллерийский удар, на позиции роты упало лишь несколько снарядов, видимо, выпущенных с недолетом. Потом справа загрохотало снова, 717-й полк вступил в неравный бой с немецкими танками и был почти полностью уничтожен. Стало ясно, что в конце концов у немцев дойдут руки и до волковцев. Отступать самовольно не хотелось, приказ № 270 все помнили очень хорошо. Но лейтенант понимал, что еще немного, и немцы наконец обратят на них внимание, и тогда рота будет просто перебита. Поделившись с комиссаром своими соображениями, он ожидал услышать решительный отказ, но, к его удивлению, Гольдберг сказал, что смотрит на вещи примерно так же. Занимая позиции в открытом поле, рота становилась мишенью. Утром, когда еще планировалось выйти к дороге, это имело смысл, но теперь ситуация в корне изменилась, и разумнее было вернуться хотя бы к опушке. Забрав раненых, трофейные автоматы и пулеметы, рота начала отступление, быстрым шагом отходя к лесу. Первым двигался взвод Берестова, в арьергарде, вместе с комиссаром и ротным двигались бойцы Медведева.

От окопов второй роты почти ничего не осталось, заваленные стрелковые ячейки, какие-то обрывки, куски человеческих тел, изуродованные, засыпанные землей трупы красноречиво говорили о мощи немецкого удара. Посреди позиции, прямо над окопом, застыл с открытыми люками подбитый немецкий танк, у машины была разорвана гусеница и выбито два катка. Стало ясно, что тут закрепиться не удастся. Внезапно раздался крик — из окопа достали перемазанную засохшей землей шашку. Гольдберг словно окаменел, затем бережно взял в руки оружие, рукавом стер грязь с ножен и рукояти.

Лейтенант приказал окапываться из расчета на круговую оборону, отправив дозоры на север и восток. Разведка вернулась очень быстро, сообщив, что лес кишит немцами. Теперь было очевидно, что дивизия разгромлена и оставаться здесь больше нельзя, следовало принять решение на прорыв. К северу и востоку от них начинались густые леса, по которым можно было идти десятки километров, но для того, чтобы выйти к ним, следовало преодолеть несколько километров открытого поля. Выйдя к восточной опушке, красноармейцы увидели колонну немецкой техники, стоявшую на дороге.

— Как у себя дома, сволочи, — пробормотал Волков, опуская бинокль. — Куда авиация смотрит?

— Я за эти дни видел наши самолеты только один раз, да и то истребители, — ответил Гольдберг. — Что будем делать, Саша, ближнюю опушку они нам отрезали.

Волков напряженно думал. В их роще было полным-полно немцев, скоро они наткнутся на роту, и тогда боя не избежать. У него осталось шестьдесят четыре бойца, правда, при пяти пулеметах, но все равно исход будет предрешен. До немецкой колонны было около восьмисот метров, до леса — полтора километра. Решение пришло быстро, и было настолько диким, что лейтенант удивился сам себе.

— В колонну по четыре, становись! — скомандовал он.

— Что вы собираетесь делать? — глаза комиссара сузились.

— Пойдем через поле, — быстро ответил Волков, — прямо у них на глазах.

— Что за бред! — взорвался политрук. — Посмотрите, там два десятка танков, бронетранспортеры…

— Именно, — кивнул лейтенант. — Причем у некоторых открыты капоты, танкисты копаются в двигателях. Возьмите бинокль, посмотрите, как они развалились, многие сняли кители. Они расслабились, Валентин Иосифович, для них бой кончился. Когда немцы увидят нас вдалеке, они, скорее всего, и пальцем не пошевелят, а если и пошевелят, то не сразу. В любом случае, это лучше, чем сидеть здесь.

Гольдберг задумался, посмотрел на колонну, затем на бойцов, что ожидали их решения, и внезапно громко рассмеялся:

— Да, Александр Леонидович, с вами не соскучишься! Если мы прорвемся, это будет самый дурацкий прорыв из всех, в которых я участвовал и о которых слышал!

Комроты быстро разъяснил свой план командирам взводов. Медведев, похоже, был ошарашен, зато Берестов, казалось, помолодел и пробормотал, что в советской молодежи проявляются гусарские замашки. До бойцов не сразу дошло, что собирается делать их командир, а когда дошло, рота возмущенно загудела. Однако Гольдбергу удалось быстро утихомирить красноармейцев, указав на то, что уж в этом лесочке им точно крышка. Подняв раненых, рота построилась в колонну.