Когда говорят мертвецы. 12 удивительных историй судмедэксперта

Несколько месяцев спустя начинается судебный процесс над Лукасом Р. Он к этому моменту достаточно окреп физически. По нему видно, что парень до сих пор глубоко потрясен тем, что сделал. На суд пришло много друзей погибшей, в зале было полно молодежи. Поскольку судебное решение в Германии выносится «от имени народа», такие процессы всегда являются публичными, — если только особые обстоятельства, такие, например, бывают в случае преступлений на сексуальной почве или когда обвиняемые являются несовершеннолетними, не требуют проведения слушания за закрытыми дверями. (Но даже в этих случаях «народ» затем участвует в процессе принятия решений через народных заседателей.)

Как всегда, все фигуранты расследования лично присутствуют в суде: сотрудники полиции, свидетели, врачи. Со времен нацистской диктатуры в Федеративной Республике Германии это требование закона. В уголовном судопроизводстве применяется принцип устности. После Второй мировой войны обвиняемого запрещено судить повторно только на основании материалов дела — что было в порядке вещей в несправедливой системе нацистского правосудия.

Нахождение в Уголовном суде Моабита на Турмштрассе, 91 вызывает священный трепет. Все, начиная с великолепной архитектуры в вильгельминском стиле в фойе, создает особую атмосферу судебного процесса. Прусская эстетика XIX века царит и в зале судебных заседаний: судебная коллегия, которая в случае слушания уголовного дела состоит из трех профессиональных судей, двух судебных заседателей и иногда запасных судей и судебных заседателей для крупных судебных разбирательств, восседает на возвышении за гигантским темным столом, слева от которого находится судебный секретарь. Слева впереди, естественно, ниже, сидят подсудимые, справа — истцы и эксперты. По правую сторону, на одном уровне с судьями, находится место представителей прокуратуры. В такой обстановке все присутствующие в полной мере ощущают верховенство государственной власти. Вокруг — величественно высокие потолки, стены, обшитые темным деревом, толстые решетки на метровых окнах. Чтобы быть услышанным, всегда нужно говорить громко, потому что, к сожалению, акустика здесь очень плохая.

Так как я лично не был на месте преступления, в этот раз мне приходится комментировать свои выводы только на основе фотографий со вскрытия. Я должен подобрать понятные, простые слова, чтобы даже непрофессионалы поняли каждую деталь. Если в протоколе вскрытия говорится «аспирация крови», я объясню, что это значит.

— Юлия Ц. вдохнула собственную кровь.

— Откуда взялась кровь?

— Из массивных порезов на шее.

— Как она получила эти травмы?

— Ножом с лезвием длиной в 17 сантиметров.

— Сколько времени нужно, чтобы таким ножом полностью перерезать шею?

— Несколько минут.

Еще я объясняю сухую фразу из нашего протокола вскрытия: «Ввиду большого количества защитных травм […] следует предположить, что умершая оказывала отчаянное сопротивление». Я говорю о трех ампутированных фалангах пальцев, которые свидетельствуют о том, что она несколько раз пыталась схватиться за лезвие ножа преступника в попытке спастись. Я упоминаю и об отломанных кончиках ножей, которые застряли в ее руке и шейном позвонке, и о разорванном кишечнике, о защитных травмах на пальцах ног, которые указывают на то, что она, должно быть, пыталась сопротивляться уже из положения лежа, когда билась в агонии.

Моя речь длится около сорока пяти минут. В зале тихо, все сосредоточенно слушают. Меня слушают не только судьи, адвокаты, прокурор и посетители, но и истцы. Но об этом я сейчас не думаю. Я сосредоточен на деле, на описании трупа. Я скрупулезно выдаю информацию по каждой детали, я не скрываю ничего.

Слайд-шоу в зале не демонстрируется, для собравшейся аудитории это было бы шокирующим зрелищем. Следственный комитет поместил фотографии места преступления и вскрытия в отдельную папку. Кроме того, я подготовил многостраничный отчет со снимками с КТ. Я выхожу вперед и с помощью фотографий описываю ход событий. Прокуроры и адвокаты тоже подходят к судейскому столу. Наше обсуждение, безусловно, слышно в первых рядах.

Суд отпускает меня примерно через час.

Назначен короткий перерыв для всех.

— Извините, у меня еще один вопрос.

Я собрал свои документы и уже выхожу на улицу, когда в коридоре перед залом суда ко мне внезапно подходит пожилой мужчина. Он не представляется, просто смотрит на меня серьезно и грустно. Я обращаюсь к нему: «Слушаю вас». — «Это была быстрая смерть?» — спрашивает он меня. «Ее отец», — мелькнуло у меня в голове.

Дело в том, что в подобных делах об убийстве родители жертвы преступления являются истцами. Да, этот мужчина сидел на скамье в нескольких метрах от меня. И все это время, пока я подробно описывал каждую травму на теле его дочери, он был рядом. По долгу службы я должен был описать все подробно.