Когда говорят ружья

Минутой позже из зарослей орешника выскочил пес. Обычная теннессийская дворняга. Пес подбежал к Леоне, виляя хвостом. Я услышал скрипучий голос:

– Что ты принес, дружок? Дай-ка взглянуть.

Черт бы меня побрал! Пес послушно выплюнул что-то на землю и сел рядом, словно говоря: «Смотри, мне не жалко».

Джузеппе побледнел и огляделся по сторонам. Я так и прилип к окну.

В душе зародились сомнения: не решил ли мой гость скрыть находку? Судя по выражению его лица, случилась беда. Притом нешуточная. Он ведь не оставит меня один на один с этим дерьмом!

Места глухие. Я ни с кем не общаюсь. Случись что, неоткуда ждать помощи.

Милях в пяти к югу от фермы живет община квакеров, мерзких и постных. Да у реки сторожка паромщика. От смены к смене там попадаются балагуры, доморощенные философы и безотказные собутыльники. А квакеры… Они смахивают друг на друга, как помойные крысы, и настолько же располагают к себе.

Не успел я додумать эту мысль, как Леоне подобрал принесенный предмет и зашагал к крыльцу.

Я вышел навстречу. Сперва показалось, что на ладони у Джузеппе покоится грибная шляпка. И тут я понял: никакая это не шляпка, а… человеческое ухо.

Мы шли целую вечность. Лес казался бесконечным. С каждым шагом сосны обступали нас плотнее. Порой приходилось пробираться через густой кустарник или бурелом.

Леоне двигался так уверенно, будто вырос в этом лесу.

«Тоже мне следопыт из племени гуронов!» – думал я, но шел за ним. Не спорить же. Под сенью деревьев было темно. Над головами нависали хвойные ветви. Тропа уходила на восток, туда, где первые лучи солнца озаряли небо. В рассветном сумраке блестел ствол ружья, которое я нес перед собой. И хотя ружей у меня было целых три, Леоне наотрез отказался вооружиться.

Неподалеку стучал дятел. Монотонно и тоскливо. Будто вколачивал гвозди в крышку гроба.

Из груди моей вырвался хрип. Я знал, что впереди нас ждет бездонная хлябь. Но это не особенно смущало. Куда хуже приходилось от мысли, что мы идем искать труп! Владельца отгрызенного уха.

Признаться, я не был уверен, что это такая уж превосходная мысль. Как далеко предстоит идти? В какую сторону? Может, эта чертова дворняга оттяпала ухо неделю назад? У мертвого бродяги из соседнего штата…

Хотелось бы в это верить.

Попробовал было поделиться сомнением с папашей Леоне, но он только дернул плечом. Мол, не мешай думать. Зубы мои заскрипели. Господи, как можно быть таким самоуверенным кретином?

Наконец лес расступился. Болото встретило нас тишиной. И замечу, пугала она сильнее, чем любые звуки.

Пытаясь не смотреть в непроницаемую темную воду, я предостерег:

– Осторожнее, Джо, здесь гиблые места. Если угодишь в болото, оно попытается тебя прикончить.

– Многие в этой жизни пытались меня прикончить, – буркнул Леоне. – Если что-то и делает мир ужаснее, то уж точно не болота.

Прыгая с кочки на кочку, я жевал пересохшие губы. Хотелось пить. Где-то шумела незримая отсюда река.

Я заметил труп не сразу, поскольку с самой хляби ступал по следам Леоне и смотрел ему в спину.

На поляне лежал перевернутый «понтиак», а неподалеку, в трех шагах – разорванный человек. Его разделили на две половины. Руки и верхняя часть тела были привязаны к огромному дереву. Из живота торчали внутренности, над которыми деловито сновали мухи. В нос ударил приторно-сладкий запах.

– Так я и думал, – пробормотал Леоне, опустившись перед покойником на колено.

Меня замутило. С утробным рыком бросился в канаву и расстался с завтраком. Затем вынул из кармана платок и вытер слезившиеся глаза. Лучше бы мне этого не делать. Опустив взгляд, обнаружил нижнюю половину туловища: таз и ноги. К щиколоткам была привязана толстая веревка. Стало особенно жутко, когда я заметил, что у мертвеца слетела одна туфля. Белый носок на фоне осенней листвы казался чем-то неуместным. Словно канделябр в сельском сортире.

Рвотный позыв повторился. Голос папаши Леоне прозвучал над самым ухом и как-то обыденно:

– Перед смертью его пытали.

– Вижу, – отозвался я, пытаясь взять себя в руки, – тело разорвали машиной.

– Нет, – пожал плечами Леоне. – Это была казнь. Следы пыток на лице. Видишь сигаретные ожоги? На веках, на губах… А еще отрезаны оба уха.

С этими словами он вынул из кармана страшную находку и бестрепетной рукой приложил к ране. Выпрямившись, оглядел поляну и скомандовал:

– Уходим, Ллойд. Здесь больше нечего делать. Они могут вернуться.

– Кто?

– Те, кто его убил. Разве не слышишь?

Я затаил дыхание. Где-то вдалеке, но не со стороны шоссе, тарахтел мотор. Черт! А что, если эти ребята и впрямь решат приехать сюда и замести следы?

Обратно мы двигались едва ли не бегом. Не помню, как преодолели болота. В голове стучала мысль: «Скорее домой! Скорее!». Не хотелось стать жертвой чужих разборок.

Леоне остановился неподалеку от фермы. В просветах между деревьями угадывалась знакомая крыша.

– Что такое? – спросил я, согнувшись пополам и уперев руки в колени. Из горла вырывался страшный свист.