Когда говорит кровь

Она легонько толкнула его в грудь. Повинуясь, юноша откинулся на спину и немного отполз назад. Она с улыбкой легла возле его ног и, расцеловав живот и бедра, обхватила губами возбужденный орган юноши. Девушка скользила от начала, до самого основания, то замедляясь, то ускоряясь. Ее губы делались то твёрдыми то необычайно мягкими, а язычок порхал и извивался. Не в силах сдерживаться, юноша почти сразу излился семенем, громко застонав и изогнувшись дугой. Сглотнув, она вновь рассмеялась добрым смехом.

– Так быстро? А я только успела разогреться.

Мицан не ответил. Его голова кружилась и гудела от полученного удовольствия. Девушка вновь легла рядом, положив свою голову ему на грудь. А её пальцы пробежались по его и не думающему опадать члену.

– О, похоже, тут кто-то настроен на продолжение. Хочешь ещё?

– Хочу… ещё…

– Да? Ну, тогда возьми же меня, мой пылкий и страстный любовник!

Ловко перекувыркнувшись, она встала на четвереньки и призывно изогнула спину. Юноша поднявшись оказался позади нее. Одним ловким движением, она сама насадилась на него и, крутя и двигая бедрами, задала такой темп, что юноша вскоре вновь застонал, изливая семя на простыню. В блаженстве он рухнул на кровать, тяжело и жадно хватая ртом воздух, а девушка села рядом, легонько поглаживая его по ноге.

– Пожалуй, хватит на сегодня,– проговорила она улыбаясь.– Но ты не забывай меня и приходи ещё как будут деньги. И тогда я покажу тебе настоящее блаженство.

Поцеловав его в живот, она быстро оделась и скрылась за дверью комнаты, оставив юношу одного.

Да, то, что вытворяла ртом, а потом и бедрами Мирьяна не шло ни в какое сравнение с неумелыми ласками Ярны. И все же, тогда, в ту ночь, он чувствовал себя любимым. Чувствовал значимым и нужным, а сейчас не было ничего кроме плотского удовольствия. Да, удовольствия удивительной силы, от которого схватывало дыхание, а по всему телу разбегалась дрожь, но все же ограниченного. Мирьяна не подарила ему никакого морального удовольствия. Да и не могла. Ведь Ярна питала к нему чувства, а для шлюхи он был просто работой, тем более бесплатной и вынужденной, и не более того.

И все же Мицан твердо решил, что когда у него появятся деньги, он придет сюда и постарается уже по полной распробовать Мирьяну и все ее прелести.

Восстановив дыхание и вытеревшись покрывалом, он быстро оделся и спустился вниз. Из клятвенников в главном зале остались лишь Лифут и Арно. Откинувшись на лежанках, они что-то негромко обсуждали.

–… да я тебе точно говорю, Лифут, не могли на нас просто так, ради проверки прыгнуть. Вся городская шваль у нас в кулаке. Тут что то другое. И как бы не политика вмешалась. Ты же знаешь, кто стоит за заречниками.

– Конечно знаю. Да только на хер оно им надо? Живем тихо, сыто, карман да пузо пухнут. К херам менять?

– Так в том то и дело, что тихо! А власть в тишине не водится.

– Думаешь, мантии по крови заскучали?

– Так они же не свою кровь лить будут! Нет, Лифут, чует мое сердце всё это неспроста. И щупают не нас, а…

Заметив спускающегося юношу, он резко осекся. Бакатария же как ни в чем не бывало расплылся в широкой улыбке.

– А ты быстро. Что, девка, что ли не понравилась?

– Да нет, совсем наоборот.

– Ха, то-то все щеки гребанной краской залились. Ну, ничего, пацан, не переживай. Научишься ещё трахаться.

– А где все остальные?

– Как где? Шлюх покрывают. В отличие от тебя, юнца, мужикам на это немного побольше времени нужно.

– А вы что тогда не с бабами? Или уже побывали?

– Ха, подколол, пацанчик! Нет, малыш, у нас тут пока о чем поболтать есть. Сначала дела, потом бабы и всё прочие грёбанное веселье. Только так. Ну а ты иди-ка спать, ну или могилки и храмы посети. Хватит с тебя приключений на сегодня.

Мицан кивнул и пошел к входной двери, прикидывая, где бы ему сегодня устроится на ночлег. Когда он уже взялся за ручку, Лифут неожиданно вновь его окликнул:

– Да, чуть не забыл, пацан. Завтра, как продрыхнешься, подходи-ка в нашу таверну. Поговорим о твоей новой работе.

Глава восьмая: Цена преданности

Великий логофет с силой надавил на виски, пытаясь немного унять разбушевавшуюся боль. Ему казалось, что внутри его головы завелся безумный кузнец, который монотонными ударами маленького молота старался разломать и расколоть его череп.

Эта боль приходила к нему всякий раз, когда стройные и продуманные планы Джаромо Сатти начинали идти совсем в иную сторону, изменяясь и выворачиваясь наизнанку. Когда его замыслы рушились, молот внутри головы начинал бить с нещадной силой, рассыпаясь после каждого удара на сотни раскалённых кинжалов. Вгрызаясь и прожигая болью его голову, они будто наказывали сановника за все допущенные им ошибки. За всю гордыню и самонадеянность.

Сегодня его боль обладала лицом. Болезненно бледным, с выбритыми до синевы щеками и воспалёнными глазами, в которых горел огонек фанатичной веры. Лицом Сардо Циведиша. Трижды проклятого вещателя алатреев.