Когда говорит кровь

Они остановились в отдалении от Кадифа, в густой роще, послужившей для них надежным прикрытием. Айдек неплохо её знал – находясь всего в двух верстах от Прибрежных врат Кадифа, она обычно была безлюдной. Живности тут считай, что не было, а если местные крестьяне и забредали за ягодами или дровами, то редко уходили дальше подлеска. Поговаривали, что где-то тут есть даже тайные тропы, ведущие в сам Кадиф, но вероятно всё это было не более чем пустыми разговорами заскучавших мальчишек. По крайней мере, сам Айдек, знавший про некоторые настоящие тайные ходы, не очень-то верил в существование скрытых от гарнизона.

Ближе к ночи с ними соединилась вторая походная тагма, также выдернутая из своего марша на север. В ту ночь им дали немного поспать и отдохнуть, запретив разводить костры и ставить палатки. Но вымотанные и смертельно уставшие солдаты и так падали на землю, едва постелив циновки, и проваливались в сон. Они знали, что завтра их ждёт испытание. И они должны быть к нему готовы.

Нет, не испытание боем, но испытание верностью. Ведь если они не успеют или не смогут спасти своего полководца, то и сами окажутся в числе мятежников, перечеркнув все свои победы и свершения. Так что у них не было права на неудачу.

В ту ночь Айдек спал плохо. Он ворочался и просыпался, терзаемый дурными снами. И дело тут было совсем не в жесткой циновке или холодной земле. Просто он возвращался в Кадиф.

Забавно, он оказался невольным участником настоящего военного переворота, ведь две походных тагмы всерьез собирались защитить своего стратига от самого Синклита. Синклита! То есть от самой власти. Пойди хоть что-то не так – и всех их, ну или хотя бы командиров, тут же объявят мятежниками и прилюдно казнят. А это весомый повод для тревоги. Но единственное, что по-настоящему заботило и пугало Айдака, так это то, что он возвращался в Кадиф. В свой родной город. Туда, где осталась Ривна – его, вероятно, все ещё законная супруга, брак с которой он попытался разорвать письмом.

В тот, уже такой далекий день, это показалось ему недурной идеей и уж точно самой простой. Он так и не смог заставить себя произнести вслух нужные слова, и потому решил доверить их пергаменту, думая, что расстаётся с Ривной навсегда. Между ними обещали встать надежной преградой сотни и сотни верст. Бескрайнее пространство, которое отделяло Кадиф от новых северных рубежей, охране которых он должен был посвятить свою новую жизнь. И когда тагма вышла из стен Кадифа, и после двух шестидевий ожидания задержавшихся обозов, начала свой путь, он всерьез решил, что навеки порвал с прошлым.

И вот, он снова стоял у ворот родного города. И от этого Айдека бросало в крупную дрожь и сворачивало от страха.

Забавно, он был частью мятежной армии, что собиралась захватывать столицу, но по-настоящему он боялся столкнуться со своей то ли бывшей, то ли ещё законной супругой. И молил лишь о том, чтобы Ривна за дни разлуки успела покинуть город и уехать к родным, найдя защиту и приют в отчем доме. Ведь сама мысль, что ему придется посмотреть в её глаза, объясниться была для него невыносимой.

Воистину Всевышний наказывал его за малодушие.

Когда наступило утро, измученный Айдек обрадовался, что сейчас их поведут в город, а там уже не будет времени для душевных мук. Но приказ не отдавали. Солнце упрямо ползло вверх и вверх, медленно приближаясь к зениту, но воины, надев полную броню и подготовив оружие, так и сидели или стояли меж деревьев рощи. Даже разговоров почти не было слышно. Лишь изредка кто-то переговаривался или молился, одному богу, или двенадцати.

Все ждали приказа.

И за час до полудня, они его получили.

Дальний край рощи неожиданно потемнел и наполнился гулким шумом сотен марширующих ног и лязгающих доспехов. Поначалу воины повскакивали, хватаясь за оружие, но вскоре, разглядев знамена и щиты, замахали руками приветствуя своих. К ним подошла Вторая походная кадифарская тагма.

Воины выглядели замученными, взмыленными, но злыми и готовыми на всё. А впереди, верхом на грязном и потном коне, ехал и сам Патар Туэдиш.

Он проехался между рядами объединившихся солдат, в белом тораксе c оттесненным черным быком и длинном белом плаще, расшитым серебряными нитями. Остановившись, он вытащил из ножен меч, и, подняв его к небу, громко выкрикнул:

– Воины, час нашей судьбы пробил. Впереди лежит Кадиф! А внëм – клубок ядовитых змей, возжелавших погубить нашего полководца. Знайте, что ворота города открыты, а за его стенами нас ждут не только предатели, но союзники и друзья. Помните, мы не враги государства, а его защитники и мы идем защитить правду и закон от посягательств кучки обезумевших властолюбцев! Лишь они, те, кто предал нашего полководца и нашу победу, враги нам и мы сокрушим их заговор! На Синклит, воины! Да оградит нас Мифилай своим нерушимым щитом!

– На Синклит! – вторили ему тагмы, и, построившись в колонны, вышли из укрывавшей их чащи.