(Когда) я буду с тобой (СИ)

Нет. Он очнулся. Только что. От долгого муторного сна, от невозможности — или нежелания? — что-то сделать, как-то повлиять на происходящее. Он плыл по течению, повелевался любому приказу, был послушной марионеткой. И в эту же секунду ледяной обруч, державший в тисках душу — она есть! есть! есть! он теперь знал, — не растаял, но резко лопнул и испарился. Исчез. Больше не был помехой. Внутри черепной коробки будто бы прорвало плотину, и поток быстрой горной реки — осознания — сносил всё на своём пути. И что делать? Как быть, если нет возможности пошевелить даже пальцем?

Нельзя! Стой! Надо уходить. Сейчас же. Немедленно. Поверни. Пожалуйста, я прошу тебя. Нам нельзя туда. Нам ещё рано. Мы не получим четыре из двух единиц.

Лестница вывела его на второй этаж — и в глазах зарябило. Та же самая комната, те же столы, раковину у стены, плиты в углу и бутылки под потолком. В центре жались друг к другу два грязных человека. Наведённый на них сканер недовольно запищал, выдавая скупые строчки: «Необходимость устранения отсутствует. Заражение 23,8%». Допустимая норма не превышена, и Логрэд смог спокойно выдохнуть — хотя бы мысленно, хотя бы только в голове. Он не хотел убивать. Но чужая рука уже занесла меч и яростно обрушила на беззащитные тела.

Горячая липка кровь попала на его лицо — Рэд почувствовал это так, словно всё ещё принадлежал себе. Сердце билось в горле с безумной частотой, не давая сделать вдох.

Так не может быть. Маска респиратора закрывала и глаза — выгнутыми прозрачными стёклами. Всё до единого миллиметра должно быть закрыто, чтобы исключить возможность заражения через прикосновения, через кровь.

Но вот же она. Уже остывающая, стремительно теряющая тепло, всё такая же липкая. Живая, заползающая в глаза, забивающая нос, подбирающаяся ко рту, чтобы убить, убить и захватить его тело. А может, оно уже давно захвачено? И она стремится завершить начатое, изничтожить разум, воспоминания, душу…

Пожалуйста. Нам надо уходить. Пусти меня.

Не отпустит. Логрэд знал, что не уйдёт отсюда так просто. Тому, чужому, что-то нужно было. Выведать, выпытать, вытянуть. Или — сломить, подавить до конца, размолоть в пыль. Стоило только подумать, как чудовищные образы и следующие с ними рука об руку ощущения обрушивались на проходчика снежной лавиной. Почему это чувство знакомо ему? Откуда бы, если снега он никогда в жизни своей не видел…

Не видел? Вот, пожалуйста. Белые хлопья в руках, легко собирающиеся в шарик. И он уже летит в спину черноволосой женщины. И она ругается, ворчит, грозится наказать, но в глазах у неё смех, веселье, радость. В серо-стальных, ледяных и до невозможности тёплых глазах.

И эта лавина — как тяжеленный сугроб, в котором роешь себе укрытие. А оно неожиданно валится вниз и душит, душит, душит!..

Холодно. Логрэд моргнул. Кровь исчезла с его лица. Появился чей-то жуткий сверлящий взгляд. Из какого угла он смотрит? Из того, где белые тела плит? Или другого, куда сметены огромные зеркальные осколки? Нет, он отражался во всех бутылках под потолком, и в их перезвоне проходчику начал мерещиться злоехидный смех. Изо рта вырвался клуб пара. Почему? Рэд в ужасе попытался заставить себя дотянуться до рта, найти респиратор. Но тело не слушается. Верно. Оно чужое.

Что-то схватило его со спины, крепко прижимая и так непослушные руки к туловищу, аккуратно отнимая меч. Чужое сознание принялось вырываться, но поздно, поздно, поздно… Или нет? Откуда столько силы? И почему темнеет в глазах?

Гнилые деревянные доски пола стали стремительно приближаться к нему.

Тело не было чужим, понял он в самый последний момент. Не было.

И успел выставить руку, чтобы не разбить лицо.

Генерал-майор стоял у камина, беспокойно теребя пуговицы чёрного военного мундира. Жар огня обжигал, в комнате стояла жуткая духота, общая температура опустилась ниже ста десяти градусов[11], но отойти означало повернуться лицом к Грэму. Этого Мирт и опасался. В любой другой ситуации он бы вёл себя как обычно, гнев Верховного его нисколько не пугал. Бывалому вояке было банально стыдно не перед начальством даже — перед старым другом, который доверил ему собственного горячо любимого сына. Конечно, Нортон не признавался в этом самому себе, только вот со стороны всяко ясней.

— Я не думаю, что…

— Заткнись, — оборвал Мирта жёсткий тон канцлера. — Хватит этих твоих предположений, я сыт по горло мямлящими докладами, поэтому говори чётко и ясно.

Дождавшись, когда Грэм опрокинет в себя стакан виски, генерал-майор заговорил:

— Мы нашли его в библиотеке, рубящим тумбочку. Никто не пострадал, в здание людей не было, — Мирт виновато кашлянул. — Сначала он кричал что-то невнятное, поэтому я счёл его приступ допустимым, но когда мальчонка пришёл в себя уже в лагере… Он лопотал о крови из ушей, пытался выдрать волосы, кусался и плакал. Привести его в чувство не получилось, поэтому я приказал вколоть ему успокоительное, взял в охапку и доставил сюда.