(Когда) я буду с тобой

Оказавшись рядом со столом, Нортон скомкал какую-то бумагу – сейчас его не волновало, насколько она важна – и сумел успокоиться. Нервы к Извечным давно полетели, надо бы попросить докторов прописать что-то посильнее. И снотворное. Теперь, когда мальчишка вновь в Центре, без снотворного не обойтись.

– Я хотел бы вернуться к своим обязанностям, мессир.

– Пшёл вон! – не выдержал Грэм.

– Я могу рассчитывать, что моя просьба…

Нортон крепко зажмурился. Он сходит с ума, просто сходит с ума. Нет никакого мальчишки рядом. Нет и никогда не было. Это видение, галлюцинация, кошмар! Игра больного разума.

Всё-таки она и его довела. Протащила по усеянному битым стеклом полу, кинула в огонь, да так и оставила. Одного. С этим ужасным голосом в голове, с необходимостью разгребать всё то, что после себя оставила. Леди Мириам Грэм – вот виновница всего происходящего.

– Твоя комната не тронута, – пробормотал канцлер, борясь с желанием ударить желтоглазого. – А теперь – вон.

Смотри, он готов подставиться. Готов принять что угодно от тебя. Лишь бы заслужить прощение, которого, сам того не понимая, ищет. У тебя, Нортон, именно у тебя.

– Вон! – прорычал Грэм.

Ты забрал его воспоминания. Так чего удивляться, что кто-то другой тоже решил с ним поиграть?

– Благодарю… отец.

Стук каблуков, скрип двери. Канцлер наконец-то остался один, как того и хотел, но легче ему от этого не стало.

Голос в голове продолжал шептать ему имя жены.

Мириам Грэм.

VIII

– Ты изменился, – лучезарно улыбается сидящая на кровати женщина.

Закрыв дверь комнаты на замок, я прохожу к столу и присаживаюсь на угол. Окружение кажется слишком пустым, будто не хватает каких-то вещей. Голые стены, отсутствие матраса и постельного белья, никаких штор… Это вызывает тошноту. Уж лучше бы попросился в казарму.

Встряхиваю головой, нервно сглатываю набежавшую горькую слюну. Что я могу ответить? «Я не знаю вас». Или, быть может, «вы прекрасно сегодня выглядите»? Нет, не подойдёт ни то, ни другое. Она ждёт иное.

– Что же ты молчишь? – Серые глаза становятся грустными.

Я отворачиваюсь, но продолжаю молчать. Что же сказать ей? Если бы я знал… Знал ли хоть когда-то? О чём я вообще могу знать, если не помню её?

Голова раскалывается. Мысли становятся рваными, непослушными.

– Я мертва. Прими это.

Но я тебя даже не помню! Хочется кричать. Спазм сдавливает горло, и не то что вдохнуть – пискнуть не получается. Слова ударяют по голове обухом, шум в ушах не даёт сосредоточиться. Я тону, выныриваю, снова тону… Как?! Вокруг воздух – не вода. Не вода, не вода, не вода!

Жёсткий пол. Тишина. Никого. И боль, видения, страх – всё отступает.

Я один.

***

– Молодой человек! Молодой человек! – дребезжащий старческий голос требовал реакции, и Рэд дёрнулся в сторону, больно врезавшись затылком в стену. – Да очнитесь же вы! Я, конечно, всё понимаю, новые веяния… мнэ-э… моды, но спать на полу… Нонсенс! Пожалели бы свой организм!

Проходчик разлепил глаза, пытаясь сфокусироваться на низеньком сухощавом старичке. Тот упрямо двоился в глазах и никак не хотел собираться в единое целое. Резкая боль в животе заставила Логрэда свернуться клубком и зашипеть. Хотелось скулить, забившись в угол, но в покое его, видимо, так легко не оставят.

– Вставайте, вставайте! Вас надо… мнэ-э… – проблеял старик, заикаясь и подбирая слова. – Осмотреть. Ну же, я не могу вам помочь, если вы будете… Ох, что же мне с вами… Да как же…