Когда я был настоящим

Мы стали отрабатывать езду по улицам вокруг настоящего банка. Эпизод с поворотом, движением наперерез и остановкой мы прогнали непосредственно перед банком только один раз да и то в упрощенном варианте, чтобы не привлекать внимания; зато по всем остальным улицам мотались без конца. Стояла осень; деревья начинали коричневеть, желтеть, краснеть. Когда я позволял взгляду застыть и расфокусироваться, эти цвета сливались в однородный, непрерывный поток. Через несколько недель, подумал я, листья опадут и будут лежать повсюду кучами, пока их кто-нибудь не увезет.

– Как артишоки, – сказал я.

– Это маршрут номер семь, – объяснял Наз реконструктору-водителю номер один. – Маршрут номер семь, версия А. Запомните.

– А может, просто сгниют. Сольются друг с другом и с асфальтом.

– В этом месте, – продолжал Наз, – вы можете переключиться на маршрут номер восемь, в зависимости от параметров. Есть три…

– Листья тоже иногда оставляют следы, – сказал я. – Очертания на асфальте, собственные скелеты. Как фотографии. Или Хиросима. Когда опадут.

Позже, когда нас везли назад к складу, Наз сообщил мне:

– Осталось два дня. Механизм будет запущен сегодня вечером.

В голове у меня снова прокрутилось изображение раскрывающегося самолета. Я понаблюдал за ним, улыбнулся, потом взглянул из окна машины назад. Движение в западной части Лондона было медленным. Я повернул голову вперед и стал, не отрываясь, смотреть через звуконепроницаемое стекло на плечи шофера. Скоро и он тоже дематериализуется. Я почувствовал огромную симпатию к этому человеку. Не отрываясь, я внимательно смотрел на его куртку, дожидаясь, пока ее синие очертания и складки закрепятся в памяти, чтобы помнить их потом, когда его не станет. Мы проехали Шепердс-Буш, потом вырвались на шоссе и набрали скорость. В этот момент Наз повернулся ко мне и спросил:

– Так когда у вас произошел контакт с кордитом?

– С кордитом? Да я его, по-моему, в жизни не видел.

16

Наконец этот день наступил. А впрочем, может, и нет.

С одной стороны, все действия, которые мы задумали выполнить, уже произошли. Произошли бессчетное число раз: во время наших репетиций на складе, во время учебных ограблений, которые устраивались для настоящих сотрудников банка и настоящих охранников, и во время тысяч, возможно, десятков тысяч ограблений, состоявшихся с тех пор, как человечество впервые ввело в обращение деньги. Они происходили регулярно, всегда и повсюду, и их повтор, устроенный нами здесь, в Чизике, этим солнечным осенним днем, был не более чем эхом – эхом эха, отзвуком отзвука, подобным неясному воспоминанию о том, как где-то, когда-то какой-то мальчик пинал об стенку мяч: первоначальный мальчик давно забыт, растворился, пропал, замененный бесчисленными мальчиками, пинающими мячи об стенки на каждой улице, в каждом городе.

С другой же стороны, прежде это событие не происходило – и, поскольку было не настоящим, а инсценированным, хоть и инсценированным в настоящем месте, произойти никогда не могло. Оно всегда должно было вот-вот состояться, зафиксированное в будущем, нависшем совсем рядом с нами и все-таки недоступном. Я и остальные реконструкторы походили на группу поборников еще не основанной религии: мы терпеливо ждали, когда покажется наше божество, когда оно явит себя нам, спасет нас, и все наши жесты были жестами поклонения, актами предвосхищения.

Не знаю. Но одно я знаю точно: все пошло черт-те как. Не так, как надо. Материя, несмотря на все мои приготовления, все мои уловки и попытки ее перехитрить, сделала гениальный финт. Перехитрила меня в ответ. Снова подставила мне подножку. Я знаю две вещи: во-первых, все пошло черт-те как; во-вторых, это был очень счастливый день.

Итак, вернемся к моменту – долгому, растянутому моменту, – в течение которого мы, замерев в готовности на своих местах, ждали, когда все начнется; вернемся к нему еще раз: мы сидели ввосьмером – шесть реконструкторов-грабителей и двое водителей – в двух машинах, припаркованных по разные стороны улицы перед банком. Сидели молча, в ожидании. Другие реконструкторы в моей машине заинтересованно смотрели в окна, наблюдая за покупателями, за деловой публикой, за мамашами с колясками и инспекторами парковки, за тем, как эти люди расхаживали взад-вперед по тротуару, входили в магазины и выходили из них, переходили дорогу, толклись на автобусных остановках. Они внимательно наблюдали за этими людьми, высматривая пробелы в их образах – несоответствия в одежде, в движениях, и так далее, – способные выдать в прохожих реконструкторов, каковыми – так им было сказано – те являлись. Они взглядом провожали этих людей за угол, пытаясь определить границу зоны реконструкции. Им было сказано, что зона будет широкой и не так четко очерченной, как те, где в свое время проходила стрельба; что ее размытые очертания под прикрытием боковых и задних улиц будут постепенно, почти незаметно сливаться с настоящим пространством. Так им было сказано – но они все равно высматривали какую-нибудь границу.