Когда я был вожатым. Повесть

После всех моих объяснений и уговоров упрямая торговка заявила:

- Не пущу. Вот если бы его чему-нибудь дельному там обучили - мастерству какому, тогда бы сама за ручку отвела! А так - нет и нет!

Сразил ее один лишь довод - о товариществе. Как же так, все пионеры поедут в лагерь, а один Костя - нет. Уж если вступил в пионеры, надо все сообща.

- Это верно,- пригорюнилась мамаша,- вот и отец его так-то. Все слесаря депо за Советскую власть - и он с ними. Все в Красную гвардию - и он туда. За товарищество погиб, не пожалел жизни… Ну, чего вам с меня надо-то, говорите уж прямо.

- Да ничего нам не надо.

- Или вам все бесплатно? Все от государства?

Я задумался. У районо имелись средства для организации трех пионерлагерей.

Поедут те отряды, которые лучше подготовились. На смотре мы заняли второе место, после показательных имени Радищева… Но все может быть… Чуяло сердце.

- Одеяло с собой нужно взять.

- Еще чего?

- Подушку маленькую… если можно. Кружку, ложку…

- Может, и самовар еще! Ишь, как они на всем государственном…

Да еще и денег жменю?

Ха-ха-ха!

Так мы и ушли, не зная, отпустит мамаша

Котова или нет. Уж очень он парень-то был товарищеский, нужный. Сильный, ловкий, безотказный.

Каждый мой шаг, конечно, был известен ребятам. И все они обсуждали результаты. И горячо спорили в иных случаях.

Я не скрывал от них ничего. Наоборот, выкладывал все, как было, и все свои сомнения. И никогда не пытался навязывать свои решения. Решать должны были они сами.

И вот что интересно: когда ребята замечали, что я колеблюсь в каком-нибудь трудном случае, они становились особенно настойчивы. Так было с Катей-беленькой. Я рассказал, какая у нее болезненная семья, стоит ли брать нам такую слабенькую девочку в трудный поход.

Это вызвало целую бурю. Какие же мы пионеры, если откажемся помочь слабому товарищу? Тогда грош нам цена. Все с такой яростью мне доказывали, что если не брать ее, так лучше не ехать в лагерь.

Также и в случае с Раей-толстой. Ребята почувствовали, что мне не хочется ее брать. Почувствовали мою скрытую неприязнь к этой раскормленной и избалованной маменькиной дочке.

И я подивился, как они распознали мои невысказанные сомнения.

- А чем она виновата, что у нее такие родители? Ну да, ну почти буржуи. Рая хочет быть с нами, хочет жить, как мы, а не как они. Значит, мы должны не отталкивать ее, а наоборот, помочь.- Это говорила Маргарита, у которой мать вагоновожатая.

- Если хотите, Рая из нас самая несчастная, она в золоченой клетке живет.

И чем больше я оказывал молчаливое сопротивление, тем яростней разжигали в себе ребята хорошие чувства к Рае. Хотя сама она ничем не заслуживала такого горячего отношения - тихая, равнодушная, задумчивая.

Нельзя было понять, хочет она с нами ехать или не хо-чет, сама ли она тянется к коллективу или подчиняется настоянию своего отца. Она побывала со своей мамашей на курортах, видела море, кушала виноград, и лагерь где-то под Москвой для нее был не так привлекателен, как для остальной детворы. За исключением Раи и еще двух-трех ребят, все остальные -это детвора городской бедноты. Большинство из них, кроме московских пыльных переулков, ничего и не знали. Никто не ездил в ночное, не сидел у костров, не видел рассвета на речке.

И чем больше я это узнавал, тем больше сердце мое наполнялось любовью и жалостью. Они казались мне обездоленными. Я все больше проникался чувством, будто это мои младшие братишки и сестренки и я должен помочь им пробиться к той жизни, которую считаю настоящей.

КАК НАС НАКАЗАЛИ «ПОКАЗАТЕЛЬНЫЕ»

И вот, когда наша подготовка к выезду в лагерь дошла до высшей точки кипения, когда мы разрешили все внутренние проблемы и стали жить единой целью, нас постиг страшный удар со стороны.

Такое не забывается. Как сейчас, помню голубой зал заседаний районо. Солнце так и льет в двухсветные окна. Воздуха столько, что кажется, лепные амурчики ожили и парят над нами, сверкая розовыми щечками и ягодицами. А под ними, у черной классной доски,- классический профиль Софии Вольновой. Удивительно чистое лицо, чуть смуглое, как у спортсменки, с небольшим румянцем на щеках.

Когда она говорила, в зале всегда стояла тишина. И я замечал, что, бывало, люди не слушали ее, а любовались ею, и что бы она ни говорила, все принималось.

Бывают же такие счастливчики!

Вот и сейчас Вольнова, держа в руках указку, медленно, вразумительно,, не повышая голоса, который был у нее

резковат от привычки командовать и как-то не подходил ко всему ее женственному облику, докладывала план вывоза в лагерь пионеров школы имени Радищева. Две помощницы навешивали на классную доску, по одному повелительному движению ее соболиных бровей, карты, диаграммы, планы, схемы.

Здесь все было изображено графически, даже распорядок дня-не только система управления, снабжения, питания.

- Вот, видал,-шептал мне восхищенно друг Павлик,- вот как к выезду в лагерь надо готовиться! Классически!

Затем все произошло как в страшном сне.