Когда я был вожатым. Повесть

- До Симоновой-то слободы можно трамваем, а там уж пешком, так что ль?

Бабушка не только знала маршрут, но и давала указания.

Смущенный этим, я пробормотал:

- Спасибо вам, что проводили Игоря.

- Не за что. Я еще не проводила. Вот как до лагеря провожу, тогда уж и благодарите.

Я представил себе наш стройный, подтянутый отряд, шагающий в ногу под звуки горна и дробь барабана, а рядом - бабушку с узлом, в плисовой телогрейке, и меня бросило в краску… Все впечатление испортит такой обоз!

- Нет, нет,- сказал я поспешно,- не трудитесь, пожалуйста… Это очень далеко. Мы пойдем быстро!

- Ничего, ничего, я не отстану. Я на ногах резвая.

- Очень прошу вас, не беспокойтесь. Игорек сам дойдет. И вообще у нас взрослым не полагается… Вы видите, все без старших. Зачем же одному Игорю с провожатыми.

- А узел кто понесет? Этакий-то узлище!

- А зачем такой большой?

- Как - зачем? Да тут еда! Котлеты… куры жареные. Яички, батончики, домашние пирожки… Нешто бросить?

Весь строй стоял кусая губы, едва сдерживаясь от смеха. Игорь так покраснел, даже уши стали пунцовые, словно кто-то невидимый драл его за уши.

Поняв, что от бабушки так просто не отделаешься, я решительно шагнул к ней, схватил узел и, сказав: «Сам донесу!», подал сигнал к маршу.

Звонко прозвучал горн, дробно забил барабан, и отряд тронулся в путь, вытягиваясь по тихой утренней улице. Но бабушка с неожиданным проворством выхватила узел и важно зашагала в ногу с отрядом.

Так мы и отправились в поход с обозом. Встречные прохожие многозначительно улыбались. Все понимали, что эта старушка, конечно, сопровождает самого маленького пионерчика, шаг которого все время сбивается на рысь.

Ребята злились на бабушку и старались не смотреть на Игорька: ему и так было хуже всех.

В таких сложных обстоятельствах я решил перестроить план похода и усадил отряд в трамвай. При посадке в вагон мне удалось наконец отделаться от старушки, но не от узла. Она втолкнула его на площадку прицепа уже на ходу вагона и долго провожала нас, посылая Игорьку воздушные поцелуи.

На конечной трамвайной остановке нас ждал новый сюрприз: мамаша Котова с огромным мешком, в котором оказался трехведерный самовар.

Самоварную трубу, обернутую газетами, она важно держала в руках.

Когда наша голоногая команда высыпала из трамвайных вагонов, она отсалютовала нам этой трубой. Расплываясь в улыбке, развернула мешок и, обнажив начищенную до блеска медь самовара, пропела хрипловатым базарным голосом :

- А вот вам, ребятушки, чаеварушка-братушка, пей из него чай, по родителям не скучай!

Какую же Косте пришлось провести работу, чтобы его мамаша совершила такой подвиг!

- Грешила: уж не загнать ли его хочет Костька, на какие свои поделки-модельки… Ну вот и доставила сама, убедиться хотела,- громко проговорила она мне на ухо.

Для этих громоздких предметов и для Игорькова бабушкина узла пришлось выделить обозных, которые попеременно и тащили за отрядом трубу, узел, а двое, взяв за ручки,- блестящий, как закатное солнце, самовар.

И вот - странное явление - ребята, неохотно тащившие эти тяжести, наперебой желали понести на закорках малыша. И при желании он мог бы доехать до лагеря верхом, но задорный пацаненок вырывался и все стремился забежать вперед.

За нами, как за странствующим цирком, долго бежала, хохоча и улюлюкая, толпа поселковых ребятишек.

КАК БЫЛА ПРОСЛАВЛЕНА ЩЕДРОСТЬ ИГОРЬКА

Такие вот непредвиденные обстоятельства испортили нам всю торжественность нашего выхода и сладость первых шагов далекого похода.

От Симоновской слободы до самого привала я шел рядом с отрядом, таща на спине тяжеленнейший узел и обливаясь потом под тяжестью котлет, пирожков и жареных кур, ножки которых торчали наружу.

Надо мной ребята не смеялись, но перешептывались по поводу Игорька. Слыша роковые слова «мамин сынок», «сластена», «обжора», я понимал, что внучек может быть загублен своей любвеобильной бабушкой в глазах товарищей навсегда.

*

Кто знавал московские окраины в те годы, помнит, что прямо за Симоновской слободой, тут же за последней остановкой трамвая, начинались поля, овражки, небольшие сады и рощицы. А на полпути к селу Коломенскому с его знаменитой старинной церковью, росли три одиноких дерева, три старых корявых дуба, видавших еще, наверное, соколиные охоты царя Алексея Михайловича в Москворецкой пойме, расстилавшейся внизу зеленым ковром, украшенным голубыми зеркалами озер.

Под тремя дубами мы и устроили привал.

Сняв заспинные мешки, ребята расположились на траве вкусить первую еду первого в жизни походного привала.

- А ну, у кого что есть - в общую кучу! - скомандовал я.

И на расстеленные полотенца посыпались бутерброды с колбасой, с ветчиной, а то и просто куски черного хлеба, слегка сдобренные маслом. Разные были достатки у родителей моих ребят.

Наш «доктор» достал и смущенно положил в общий пай кусок черного хлеба и головку чеснока.

К каждому звену я подходил благословить еду, и каждое звено кричало разными голосами:

- К нам, к нам, вожатый!