Когда я опять умру (СИ)

  — Василиса Ильинична, я смотрю, вы у нас уже были десять лет назад. Вместе с мужем. Вам тогда сделали операцию, но велели соблюдать диету. Вы соблюдали? Не ели жирного, жареного?

Василиса промолчала. Толя тогда говорил: «Они не поджелудку мою удалить хотят, они меня удалить хотят! Лишить последней радости! Вези мне, Васька, курицу жареную, да побольше!»

И она везла. И ела тогда вместе с ним. И до того ела — очень уж он кавказскую кухню уважал, чтобы много жирного мяса, вина, соусы рекой, шашлыки, сыр. И ее приучил, готовить заставлял. И сам готовил еще побольше нее. Сын приезжал с семьей — все вместе ели. Только невестка кривилась и йогурты себе покупала. Но на последнем ужине и она ела, чтобы свекра уважить. Хорошая девочка. Как там она, в этой Австралии? Вот бы курицам рассказать, куда у нее сын жить уехал!

  Пришла медсестра, передала доктору какой-то лист.

  — Вот, Василиса Ильинична, пришли результаты последнего обследования... — он нахмурился и перечитал, потом откинул лист и посмотрел на снимки, нахмурился сильнее. — Тут, конечно, требуется еще кое-что прояснить... Вы завтра кровь сдаете с утра?

  — Да, еще рентген.

  — Не нужен вам рентген, — он развел руки, потому что курицы стали кудахтать ему свое прямо в уши. — Спокойно, дамы, сейчас вам всем тоже раздам направления. Василисе Ильиничне просто нужнее всех. Нет! Нет! Конечно, вы тоже больные! Василиса Ильинична, зайдите в процедурную, там вам укол сделают. И вообще заходите туда каждый раз, как больно станет.

  — Кровь сдавать завтра?

  — Да, прям с утра и не есть.

  — Да, мне тоже не есть... Так вам кровь, да?

  — Ой, нет, рентген желудка.

  — Да это все одно и то же, все равно не есть.

  — А я в прошлый раз сдавала, сказали если гемоглобин, то можно есть.

  — Народная-то медицина самая лучшая. Эти ваши таблетки никакой гемоглобин не поднимут, а вот свеколка с медком...

  После укола стало покойно и сонно. Все она знала, что там у доктора в бумажке написано. Давно знала, еще как худеть стала. Потому и не приходила. А он сейчас промается, да и отправит ее домой с бумажками, направлениями. Не здесь же держать. Хорошо-то как после укола, даже болеть поменьше стало, и курицы не так раздражают.

 — Отработала я там сорок три года... И сразу квартиру дали.

  — Однокомнатную?

  — Чего это? Почему это? Это что же вы говорите, что я не заслужила, что ли? Трехкомнатную дали!

  — А ко мне никто не приходит, даже дочка. Лежу голодная.

  — Так сын же сегодня приходил?

  — Да что сын, был да ушел!

 А может, и не поменьше. Только спать тянет, а болит как будто даже сильнее. И не слева уже, не в спине, а направо пошло, а там и вниз. И тошнит больше. Сейчас бы поспать, а тошнит. Я никогда не ощущала такой сильной боли. Сильнее всего на свете. Сильнее даже чем от огня, облизывающего кожу. А может, и такая же, только внутри. Хочется вынуть все из своей шкуры, весь ливер, встряхнуть, да промыть, чтобы кислота больше не жгла. Или там спрятался карлик, который скручивает кишки в жгуты и колет их иглами?

 Я стараюсь дышать коротко и часто, чтобы не так болело, и слышу только, как вокруг начинают шевелиться, беспокоиться.

  — Василиса! Эй, ты что там сопишь так?

  — Да никак кончается Васюшка.

  — Почем тебе знать?

  — У моего деда, когда агонии были, он вот так же дышал.

  — Твой дед так от курева дышал последние двадцать лет.

  И тут боль закончилась. Резко, будто выдернули вилку из розетки. И я смогла наконец заснуть. Тем более, и курицы замолчали.

Настя

  Телефон завибрировал, когда Настя уже застегивала джинсы. Больше одного гудка — минус премия, поэтому пришлось ответить сразу и воду уже не спускать.

  — Куда пошла, цаца! Смывать кто будет? — заорала ей вслед сунувшаяся в кабинку тетка. Но Настя уже хлопнула дверью.

  — Петровская! Почему отчет не лежит у меня на столе?! — орала трубка. — Ты совсем охренела, что ли, работа не дорога?

  — Иван Сергеевич, отчет у вас на столе слева от фоторамки в большой оранжевой папке.

 На том конце отключились, даже не сказав ничего в ответ. Настя сунула телефон в карман, но он снова завибрировал:

  — Петровская, почему ты не на рабочем месте?

  — У меня обед, Иван Сергеевич.

  — Перебьешься, тебе худеть полезно. Чтобы через две минуты была здесь.

  Настя сжала зубы, сунула телефон в карман и развернулась на сто восемьдесят градусов. Ничего, в ящике шоколадка была. Телефон снова затрясся.

  — Ты статью написала?

  — Да.

  — Где она?

  — В папке с законченными статьями.

  — Называется как? Я что, должен каждый файл открывать?!

  — Он там один.

  — Поумничай мне тут.

  Отбой. Звонок. Настя потыкала в кнопку лифта — ну приезжай уже!

  — Петровская, ты что за говно мне тут написала?

  — Согласно плану.

  — Ты совсем овца тупая? Тебе было сказано писать как для дебилов, откуда ты эту канцелярщину выкопала?

  — В ТЗ было «официальным языком»…

  — Молчать! Все переделать! Сейчас же!

 Лифт звякнул и открыл двери. Настя нажала свой этаж и быстро-быстро стала жать кнопку закрытия, чтобы лифт не останавливался по пути подбирать пассажиров. Снова звонок.

  — Петровская, тебе зарплата надоела?! Какого хрена у меня тут...