Я еще раз прослушала запись, положила телефон на туалетный столик и попыталась припомнить фреску. Две женщины в окне наверху, одна – внизу. По словам Гэбриела, в доме есть еще мужчина, он несет ребенка. На картине, которую мама нарисовала у меня в спальне, в небе летают четыре ласточки, и у каждой в клюве лента, как будто послание «тонкое место».
Я направилась в ванную, чтобы принять душ и переодеться, однако мое внимание привлек будильник у кровати. Первый час ночи. Такое ощущение, что с тех пор, как я ушла отсюда в шесть тридцать, пролетела целая жизнь. Я уселась на постели. Кафе Гэбриела закрыто, посетителей в больницу не пускают. Видимо, придется лечь спать.
Раздался знакомый стук в окно.
Стук повторился, на сей раз громче, будто Беннетт швырнул камушек побольше.
– Я тебя разбудил? – спросил он.
Я закатила глаза, хоть он и не мог меня видеть. После всего, что произошло, я совсем не это ожидала услышать.
– Нет, не разбудил. Просто случайно подошла к окну.
– Забавно, – сказал он. – Хотел убедиться, что с тобой все в порядке.
Как-то необычно он произносит слова, будто у него носок во рту.
– Ты что, выпил?
Беннетт отступил в круг света от фонаря и взглянул на меня.
– Нет. Хотя, наверное, выпить стоит. Правда, от спиртного губы будет щипать.
Облокотившись о подоконник, я высунулась подальше и хорошенько пригляделась. На лице Беннетта темнели синяки, губы распухли, один глаз полностью закрылся. Я вздрогнула от неожиданности и ударилась головой о поднятое стекло.
– О господи… что с тобой стряслось?
Впрочем, можно догадаться и так.
– Это еще ничего. Поглядела бы ты, как я его отделал.
– Не уходи, – велела я. – Принесу лед.
Я поспешно вернулась в комнату, снова ударившись головой о стекло, спустилась в кухню, взяла полотенце и миску льда из морозилки и вышла на заднее крыльцо, едва не навернувшись о дорожку в прихожей.
Беннетт сидел на ступенях. Я присела рядом с ним, завернула лед в полотенце и поднесла к его лицу, не зная, с чего начать.
– Приложи к глазу, – подсказал он.
Я осторожно приложила лед к распухшему глазу. Беннетт скривился.
– Полегче. – Он забрал у меня полотенце со льдом, а я принялась осматривать его лицо.
– Ты будто под поезд попал.
– Поверь, Джексону гораздо хуже.
– Он в больнице?
– Если бы мне не помешали, точно бы уехал на «Скорой».
– Там был кто-то еще?
Беннетт ухитрился принять смущенный вид даже с распухшими губами и синяком под глазом.
– Рассказывай, – потребовала я, хотя уже догадывалась, что он скажет.
– Какая-то девушка из его офиса. Она была с ним, когда я пришел.
– Вот ведь подонок.
– Так я ему и сказал, только использовал выражения покрепче. Потому и наподдал напоследок. Наверное, нос сломал.
– Вот и хорошо. – Я еще раз внимательно оглядела Беннетта. Синяки даже добавили ему привлекательности. – Но зачем?.. Ты уходил такой злой на меня, у тебя на лице было написано отвращение. Я боялась, ты больше не захочешь со мной разговаривать.
Он широко раскрыл здоровый глаз от недоумения.
– Да, я злился, только ты тут ни при чем. За что мне на тебя злиться, Ларкин? Ты всегда была бесстрашной и свободной духом, такой оригинальной и самобытной. Помнишь тот конкурс талантов?..
– Пожалуйста, не надо.
Беннетт улыбнулся и тут же скривился от боли.