– Допустим, остальные двое – Битти и дедушка. Но почему мама нарисовала их внутри дома, если их там не было? – Я рассеянно теребила сломанный ноготь.
– Вот придет она в себя, и мы спросим, – сказала Сисси, включая воду.
Однако даже ее оптимизм угас, как и наша надежда на то, что мама очнется.
Я продолжала остервенело дергать сломанный ноготь, словно пытаясь попасть в такт мечущимся мыслям.
– Когда я была в Карроуморе, то вытащила из дупла две ленты. Обе новенькие, поэтому я решила, что их туда положила мама. На одной написано маминым почерком: «Я скучаю по тебе. Жаль, у меня не было возможности узнать тебя». Наверняка она имела в виду Маргарет.
Никто не проронил ни слова.
– А что на второй? – наконец спросил Беннетт.
– Там сказано: «Прости меня». На первой ленте написано маркером, а на этой – краской, поэтому невозможно определить, кто писал – один человек или разные люди. Подождите, сейчас принесу.
Я хотела встать, но Сисси удержала меня за руку.
– Давайте поговорим об этом утром. Нам всем нужно отдохнуть. Я с ног валюсь от усталости. Беннетт, можешь переночевать на диване. Сейчас принесу тебе еще льда…
– Нет, – почти выкрикнула я. Меня переполняли эмоции. Не могу больше ждать, я и так слишком долго безучастно наблюдала за собственной жизнью. – Сейчас вернусь. – Я вбежала в спальню и рывком открыла ящик комода. От резкого движения коробка для сигар едва не свалилась на пол. Я сунула ее в ящик, схватила ленты и вернулась на кухню.
– Видите? – Я разложила их на столе и вгляделась в надписи. Определенно почерк не одинаковый; буквы написаны совершенно по-разному.
Беннетт разгладил одну из лент. Я взглянула на его ободранные костяшки, и у меня сжалось сердце. Я невольно прижала руку к груди. Дело важное, нельзя отвлекаться.
– Да, это точно писали два разных человека, – задумчиво произнес Беннетт.
Я взглянула на Битти, потом на Сисси:
– Допустим, мама написала первую ленту. Тогда кто написал вторую? Кто просит прощения?
– Например, тот, кто ухаживает за домиками для ласточек, – предположил Беннетт.
– Вряд ли. Думается мне, за домиками присматривала мама. Наверное, она знала легенду о том, что Карроумор будет стоять, пока рядом живут ласточки. – Я помотала головой, стараясь думать не о хрупкой женщине, лежащей на больничной койке, а о маленькой девочке, прожившей первые два года жизни в Карроуморе. Дом – ее единственная связь с матерью, которую она едва помнит.
В кухне было тихо, как в склепе. Пожилые дамы упорно не смотрели друг на друга. Пальцы Битти все так же подергивались. Я умирала от усталости, как и остальные. Нужно поспать, но мозг не желал успокаиваться. Этим вечером мне пришлось многое узнать о себе, и теперь я должна наверстать двадцать семь лет неведения.
– Прекрати, пожалуйста, – попросила Битти, указывая на сломанный ноготь, который я по-прежнему дергала туда-сюда.
– Извини. – Я сложила руки на коленях. – Сломала о сигарную коробку…
Я застыла, вспомнив слова Гэбриела: мама расписывала эту коробку и обнаружила там потайное дно, а совсем недавно пришла в кафе и добавила в картину какие-то детали. В памяти всплыла фраза из электронного письма, которое она так и не отправила: «Мне нужно рассказать тебе нечто важное про Карроумор и пожар. Я не могу поделиться этим ни с Сисси, ни с Битти, только с тобой».
Я вскочила, едва не опрокинув стул. Беннетт поймал его, поморщился от резкого движения. Мое сердце снова сжалось, но я не могла дать волю чувствам: нельзя отвлекаться, чтобы не спугнуть озарение.
– Кажется, я знаю, где фотографии, которые мама хотела мне показать.
Я выбежала во двор. Битти, Сисси и Беннетт последовали за мной. Я распахнула дверь в гараж и зажгла там все лампы. Светили они тускло, и в углах было темно. Ящики стола, прислоненные к стене, отбрасывали зловещие тени. В центре стоял дедушкин письменный стол с тонкими изогнутыми ножками, похожий на притаившегося паука.
Я опустилась на пол перед столом.
– Спасибо.
Сколько раз он оказывался рядом и, как по волшебству, протягивал именно то, что нужно! Беннетт был совсем близко; я наклонилась к нему и легонько поцеловала в распухшие губы.
Несмотря на боевые ранения, он притянул меня к себе и поцеловал по-настоящему. В голове словно взорвался фейерверк, и я забыла обо всем.
– Было больно, но оно того стоило, – подмигнул Беннетт. – Обещай, что поцелуешь меня еще раз.
– Возможно, – хрипло ответила я и, откашлявшись, повернулась к столу. – У сигарной коробки было двойное дно с потайной пружиной. – Я провела ладонями по нижней поверхности столешницы, нажимая на все выпуклости. – Мама его обнаружила, и это навело ее на мысль, что здесь тоже может находиться потайной ящик.
Старое дерево отшлифовано на славу – ни одной занозы.