По потолку идет рябь, словно по воде. Мои узы слабеют. Я внимательно слушаю Сисси: похоже, она вот-вот откроет правду, которая поможет мне освободиться.
– В тот вечер я чувствовала себя совсем разбитой, вся извелась от беспокойства. Мы думали, что вы уехали, и очень за вас переволновались, особенно за тебя. Ты была совсем малюткой – всего два годика. Маргарет подвергла тебя опасности, ведь вы должны были уехать в Огасту. Помню, я ужасно злилась на Маргарет. Никто не знал, где вы и что с вами. Начиналась буря, но мы с Битти отправились искать вас. Конечно, мне сразу пришло в голову, что вы в Карроуморе. Я ехала сквозь ливень, от нервов руки соскальзывали с руля. Чудом не сорвалась с моста. Понятия не имею, как мне удалось добраться целой и невредимой.
Она с трудом сглатывает, глядя куда-то в даль, и продолжает:
– Приехав в Карроумор, я не увидела машины твоей мамы, поэтому решила, что вас здесь нет. Только потом я узнала – Маргарет припарковалась с другой стороны дома. Бушевал ураган, и мне не пришло в голову заглянуть за угол.
Сисси берет с прикроватного столика флакончик с лосьоном для рук. Она так расстраивается, будто это доктора виноваты, что мои руки и ногти не в идеальном состоянии. Жаль, я не могу напомнить ей, что занимаюсь реставрацией старой мебели.
Сисси принимается втирать лосьон в сухую кожу и растрескавшуюся кутикулу. Ее прикосновения едва чувствуются – рука словно затекла. Я как цикада: все думают, что я лежу в постели, а на самом деле я под потолком. Однако мне нравятся эти ощущения; чувствую себя любимой. Только сейчас я начинаю понимать, как сильно Сисси меня любит. Надеюсь, она все же вспомнит, почему мои руки огрубели.
– Я испугалась, что вы пропали, – говорит она, вытирая глаза рукавом. – Если бы с тобой случилась беда, я никогда бы не простила Маргарет. И себя тоже.
Сисси замолкает. На мою руку падает слезинка.
– К счастью, я нашла вас целыми и невредимыми. Я сказала полицейским и пожарным, что спала и не заметила, как начался пожар. Так оно и было. Меня спрашивали, почему я находилась в спальне, а не в погребе или другом безопасном месте, где можно укрыться от бури, и я ответила, что не знаю. Это моя единственная ложь о том вечере. Я все помню, но правда слишком постыдна.
Сисси пересаживается на другой край кровати и принимается за вторую руку. Ее движения медленные, совсем старческие. Мне становится грустно, ведь это все из-за меня. Я хочу сказать, что люблю ее, и попрощаться, но не знаю, как.
– Ты должна поделиться тем, что выяснила про Маргарет. У меня на сердце неспокойно: вдруг я сделала во сне что-то дурное? Мне нужно узнать правду.
Сисси вздыхает.
– Полицейские спрашивали: может, я уронила свечу, или оставила ее слишком близко к занавеске, или закурила сигарету. Ерунда какая. В жизни не выкурила ни одной сигареты, – ворчит она. – В чудом уцелевшей пепельнице нашли окурки. Ничего удивительного: Битти дымила как паровоз, а мы с ней приезжали в Карроумор почти каждый день.
Треск в потолке стихает. Звук выдавливаемого лосьона кажется еще громче. Голос Сисси изменился, словно она выпила горькое лекарство и не может избавиться от противного привкуса.
– Почти каждый день. – Она, не скрываясь, плачет и вытирает слезы рукавом. – Это было все равно что ходить по битому стеклу, но я с радостью приезжала туда, лишь бы побыть с тобой.
Медсестра объявляет, что пора принимать ванну. Сисси встает, улыбается, убирает лосьон и целует меня в лоб.
– До свидания, малышка Айви. Я приду завтра. – Она подходит к двери и оборачивается. – Пожалуйста, просыпайся, дорогая. Прошу тебя.
Я слышу ее шаги по коридору, чувствую запах лосьона. Надеюсь, она тоже его чувствует. Мои ухоженные руки стали хрупкой преградой, не позволяющей мне снова взмыть под потолок.
Наверное, я в тонком месте, где наш мир тесно соприкасается с загробным. Знать бы, что теперь делать.
Сисси принесла в столовую пухлый фотоальбом и обувную коробку, битком набитую фотографиями. Она извинилась за то, что снимки не разобраны – воспоминания о прошлом причиняли ей боль, поэтому альбом и коробка оказались на чердаке. Мне все равно предстоит задержаться минимум на неделю, так что я ими займусь. Приведу в порядок, разложу по новым альбомам – традиционным, из бумаги и картона. Фотографии столько лет пролежали на чердаке, современные технологии им ни к чему.
Не успела я открыть обложку, прозвенел звонок. Скрипнула входная дверь. Я напряглась: немногим разрешается заявляться к Сисси, не дожидаясь приглашения, и одного из этих счастливчиков я не желаю видеть.
– Ларкин, ты здесь?
Слава богу, это Мейбри, а не Беннетт.
– Я в столовой.
Мейбри заглянула ко мне. В одной руке у нее были два стаканчика с логотипом «Райское мороженое у Гэбриела», а в другой – пара розовых пластиковых ложек и салфетки.
– Я зашла извиниться.
– За Беннетта?