Когда я снова стану маленьким

Боже, как нужны доски и гвозди! Самая необходимая, единственно важная вещь на свете, кроме нее, ничего не существует — это собственные салазки, обитые железом. Что бы такое разбить, разобрать, разыскать, выпросить — как бы добыть доски? И коньки — если нельзя два, то хотя бы один! Сиротой себя чувствует человек без конька и салазок!..

Вот они, наши белые заботы, белые желания.

Жаль мне вас, взрослые, — вы так бедны радостью снега, котором: вчера еще не было!

Ветер смел с карнизов, со ставен, с водосточных труб обломки звездочек и швырнул белой пудрой в улицу. Белый холодный туман. Вверх, вниз, в зажмуренные глаза, в занавеску белых ресниц.

Улица. Не лес, не поле, а белая улица. Удалой, молодой возглас радости. На крышах домов будут стоять маленькие человечки, сбрасывать лопатами снег на огороженные тротуары. А ты завидуешь, что высоко, что могут упасть, а не падают, что работа легкая, и приятная, и красивая — швырять снег с высоты, что прохожие сторонятся и смотрят вверх.

Будь я королем, я приказал бы в первый день зимы вместо тысячи школьных звонков дать с крепости двенадцать пушечных залпов, возвещающих, что занятий не будет.

В подвалах и на чердаках каждой школы есть ящики, сломанные парты, доски. Праздник первого санного пути.

Останавливаются трамваи, ездить на колесах запрещено. Наши санки, наши колокольчики вступают во владение городом: всеми улицами, площадьми, скверами, садами. Белый праздник школьников — День Первого Снега. Вот как я шел в школу.

А теперь школа. Школа, и больше ничего. Я знаю, что это не ее вина, но все равно обидно. Ну разве не обидно? Пять часов сидеть за партой: читать, решать задачи…

— Госпожа учительница, снег…

— Снег, госпожа учительница!..

Учительница останавливает, сперва мягко, потом все строже. Она раздражена, но отрицать не может, она знает, что мы правы. Ведь и в самом деле снег! — Госпожа учительница!..

— Тише!.. Потом пойдет: — Кто только рот откроет… — Кто только скажет одно слово… — Я вам в последний раз говорю… Начнутся угрозы.

Значит, опять мы виноваты? Значит, виноват не снег, а, как всегда, мы…

Мы спали ночью и даже не знали — можем принести записку от родителей, он выпал сам, с неба. А если об этом нельзя говорить, если надо притворяться, что мы ничего не видали, ничего не замечаем, если это Нехорошо, некрасиво, что мы знаем и даже радуемся, — ну, тогда ничего не поделаешь. Пусть так.

В углу пока стоит только один.

Вместе со всеми примолк и я. Несколько беспокойных взглядов в окно и последний, полный надежды взгляд — на учительницу: может быть…

И уже тишина. И уже только урок.

Нет двенадцати залпов белого веселья для детей. Кто-то отвечает у доски. Про что-то неинтересное.

Я открываю пенал и считаю, сколько у меня перьев. Раз, два, три… школьное, солнышко, лодочка, рондо, лягушка, два, и школьных… Раз, два, три, четыре, пять… Одно без кончика: кончик отломился: парное, писать не будет. Я вынимаю его, пробую: пишет, но жирно. Одиннадцать перьев, одиннадцать… А теперь что? Говорят про что-то скучное: не то про мальчика, не то про крестьянина… Я зеваю.

— На уроке зевать нельзя!

Сосед подтолкнул, чтобы я встал. Встаю. Догадываюсь, что я зевнул и что учительница это сказала мне.

— Сиди прямо, не облокачивайся!

Я сижу прямо, не облокачиваюсь. Украдкой зеваю.

— Смотри на доску.

Я смотрю на доску и вижу, что за окном снова порошит снег, но мне уже все равно. Сижу тихо-тихо.

— Повтори.

— Что?

— Иди в угол. Ты невнимателен. Я тащусь по направлению к углу.

— Скорее!

Болят ноги. Не болят, а подкашиваются. Удивительно, ведь сил хватило бы на бег, санки, коньки. А теперь — не злая воля, не упрямство, не лень, не озорное школьное «назло», а искреннее, честное, добросовестное, страдальческое: «Не могу». Словно кто-то взял да и скосил меня, как траву.

Строгое наказание — стоять в углу. Я уставал сегодня от сидения за партой. Облокотился, не мог сидеть прямо. Теперь я должен стоять.

Я утешаю себя:

«В углу лучше. Если начнут хулиганить, мне не отвечать со всеми».

А начать могут.

Потому что под тишиной одурения тлеет скрытая обида, которая ждет только сигнала.

Наконец-то звонок!

Теперь вы понимаете, почему школа, правда несколько смущаясь, требует, чтобы ученики выходили из класса парами, держась за руки.

Мы срываемся и всем скопом, тучей, вихрем — в двери!

Двери в школах должны быть широкими на случай пожара и таких вот снежных дней…

Мы толкаемся, спешим, чтобы не потерять ни единой, ни единой минутки. Мы должны спасаться, а перед нами длинный путь и столько препятствий. Узкие двери, тесный коридор, лестница, вестибюль. А все мы должны быть во дворе первыми. Значит, локтями, коленками, грудью, головой прокладываем дорогу. От холодного снега горят руки…

Что-то мелькнуло перед глазами… Началось!..

Первый кое-как слепленный снежок — бац! — в первого попавшегося ученика. Он не рассердится. Начинается такая расчудесная, распрекрасная игра! И никто нам не помешает. Не осмелится помешать, не рискнет. Это наши десять минут. И на страже их мы — лавина, ураган, стихия.