Когда я умирала

берег, прикидывая расстояние, потом на реку. Бросает рубанок; шнур бежит между пальцами, оставляя на них голубой след. Но вот шнур остановился, и Джул передает конец его назад, Вернону.

-- Давай теперь я, -- говорит Вернон.

И опять не отвечает Джул; мы видим, что он нырнул.

-- Джул, -- пищит Дюи Дэлл.

-- Тут не очень глубоко, -- говорит Вернон. Он не оглядывается назад. Смотрит на воду, где исчез Джул.

Джул выныривает с пилой.

Когда мы проходим мимо повозки, возле нее стоит папа и стирает листьями две грязные полосы. На фоне леса конь Джула выглядит как лоскутное одеяло, висящее на веревке.

Кеш лежит по-прежнему. Мы стоим над ним, держим рубанок, пилу, молоток, угольник, линейку, шнур, а Дюи Дэлл садится на корточки и поднимает Кешу голову.

-- Кеш, -- говорит она. -- Кеш.

-- Не было на свете такого невезучего человека, -- говорит папа.

-- Смотри, Кеш, -- говорим мы и показываем ему инструменты. -- Что еще у тебя было?

Он пытается заговорить, поворачивает голову, закрывает глаза.

-- Кеш, -- зовем мы, -- Кеш.

Голову он повернул, чтобы блевать. Дюи Дэлл отирает ему рот мокрым подолом платья. Теперь он может говорить.

-- Разводка для пилы, -- объясняет Джул. -- Новая, купил вместе с линейкой.

Он поворачивается, уходит, Вернон смотрит ему вслед, не вставая с корточек. Потом поднимается, идет за Джулом к воде.

-- Не было на свете такого невезучего человека, -- говорит папа. Мы -- на корточках, и он возвышается над нами; похож на фигуру, неловко вырезанную из твердого дерева пьяным карикатуристом. -- Это испытание, -- говорит он. -- Но я на нее не сетую. Никто не посмеет сказать, что я на нее посетовал.

Дюи Дэлл опустила голову Кеша на сложенный пиджак и отвернула от рвоты. Рядом с ним лежат его инструменты.

-- Можно сказать, ему повезло, что эту же ногу сломал, когда с церкви падал, -- говорит папа. -- Но я не сетую на нее.

Джул и Вернон снова в воде. Отсюда кажется, что они совсем не нарушили ее поверхности: будто она рассекла их одним ударом и два торса бесконечно медленно, до нелепости осторожно движутся по этой глади. Она кажется безобидной, как большие механизмы, когда привыкнешь к их виду и шуму. Будто сгусток, который есть ты, растворился в первоначальной движущейся жиже и зрение со слухом сами по себе слепы и глухи; ярость сама по себе коснеет в покое. Дюи Дэлл сидит на корточках, и мокрое платье вылепило перед незрячими глазами трех слепых мужчин млекопитающие нелепицы -- эти долины и горизонты земли.

КЕШ

Равновесия не было. Я им говорил: если не хотите, чтобы перевешивался в езде и на ходу, надо...

КОРА

Однажды мы говорили. По-настоящему религиозной она не была никогда -даже после тех летних молитвенных собраний на воздухе, когда брат Уитфилд в борьбе за ее душу, выделил ее и изгонял суету из ее смертного сердца, -- и я ей сколько раз говорила: "Бог дал тебе детей, чтобы облегчить твою тяжелую человеческую участь, и как знак Своего страдания и любви, потому что в любви ты зачала их и родила". Я ей говорила так потому, что она принимает любовь Господню и свой долг перед Ним как что-то само собой разумеющееся, а Ему такое поведение не очень нравится. Я сказала: "Он даровал нам способность возносить Ему несмолкающую хвалу", -- потому что, -- говорю, -- одному грешнику на небе больше радуются, чем ста безгрешным. А она ответила: "Вся моя повседневная жизнь -- это признание и искупление моего греха", -- а я говорю: "Кто ты такая, чтобы говорить, где грех, а где нет греха? О том судить Господу; нам же -- славить милосердие Его и святое имя Его в слух смертных, потому что Он один видит сердце, и пускай жизнь женщины праведна в глазах мужчины, все равно она не может знать, что нет греха у ней в сердце, покуда не открыла сердце Господу и не получила прощение от Него". Говорю: "Если ты была Вернон женой, это еще не значит, что не согрешила в сердце, и если жизнь твоя тяжка, это еще не значит, что Господь простил тебя по Своей милости". А она сказала: "Я знаю мой грех. Я знаю, что достойна наказания. И не сетую". А я сказала: "Из тщеславия судишь о грехе и спасении вместо Господа. Наш смертный удел -- страдать и возвышать голоса наши во славу Господа, который судит грех и посылает нам спасение через наши тяготы и несчастья спокон веков, аминь. А ведь брат Уитфилд, благочестивый человек -не знаю, есть ли еще такой на Божьем свете -- молился за тебя и усердствовал, как никто бы не мог", -- я сказала.